Ещё до «отставочной» эпопеи до кучи к камер-юнкерству и одобрям-с’у «Истории Пугачёвского бунта» Николаша капнул Сергеичу в туесок две ложки медку: ему были даны требуемая для издания книги ссуда в 20000 руб и разрешение на печать в имперской типографии. Увы, они также попахивали «Гавриилиадным» ароматом – вроде как Александр-1, пока длилась его связь с Марией Нарышкиной, тоже выдавал Д.Нарышкину денежку на издание некоей, пусть и виртуальной повести.

Неудача с реализацией «Пугачёва» (вместо ожидаемых 40000 лишь 16000 руб от проданной части тиража) нанесла тяжёлый удар по планам поэта. Финансовая струнка, когда ещё затронутая его пером, – «Я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. … Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно.» (08.06.1834), – в 1835 году заиграла вовсю и в стихах:

О бедность! затвердил я наконец
Урок твой горький! Чем я заслужил
Твое гоненье, властелин враждебный.
Довольства враг,суровый сна мутитель?

и в эпистолярной прозе:

(Апрель 1835 г. Сергеич-Х_рычу, черновик)
«В 1832 году Его величество соизволил разрешить мне быть издателем политической и литературной газеты.
Ремесло это не мое и неприятно мне во многих отношениях, но обстоятельства заставляют меня прибегнуть к средству, без которого я до сего времени надеялся обойтись. Я проживаю в Петербурге, где благодаря Его величеству могу предаваться занятиям более важным и более отвечающим моему вкусу, но жизнь, которую я здесь веду, вызывает расходы, а дела семьи крайне расстроены, и я оказываюсь в необходимости либо оставить исторические труды, которые стали мне дороги, либо прибегнуть к щедротам государя, на которые я не имею никаких других прав, кроме тех благодеяний, коими он меня уже осыпал.
Газета мне дает возможность жить в Петербурге и выполнять священные обязанности. Итак, я хотел бы быть издателем газеты, во всем сходной с „Северной Пчелой“; что же касается статей чисто литературных (как то: пространных критик, повестей, рассказов, поэм и т. п.), которые не могут найти место в фельетоне, то я хотел бы издавать их особо, один том каждые три месяца, по образцу английских Review».

[Уж осыпал Николаша Сергеича дискотечными "благодеяниями" с НН, так осыпал! - idohturov]

Просьба Сергеича насчёт когда-то разрешённой газеты была передана Х_рычом Николаше. А тот отказал!

Тогда поэт по-новой затеял игру в «кто кого» теперь уже на тему длительного отпуска, открыто озвучивая денежную ситуацию, поскольку подспудная матримональная сторона дела была им для себя решена в духе «Золотого Петушка»:

(01.06.1835 Сергеич-Х_рычу)
«Мне совестно постоянно надоедать Вашему сиятельству, но снисходительность и участие, которое вы всегда ко мне проявляли, послужат извинением моей нескромности.
У меня нет состояния; ни я, ни моя жена не получили еще той части, которая должна нам достаться. До сих пор я жил только своим трудом. Мой постоянный доход — это жалование, которое государь соизволил мне назначить. В работе ради хлеба насущного, конечно, нет ничего для меня унизительного; но, привыкнув к независимости, я совершенно не умею писать ради денег; и одна мысль об этом приводит меня в полное бездействие. Жизнь в Петербурге ужасающе дорога. До сих пор я довольно равнодушно смотрел на расходы, которые я вынужден был делать, так как политическая и литературная газета — предприятие чисто торговое — сразу дала бы мне способ получать от 30 до 40 тысяч дохода. Однако дело это внушало мне такое отвращение, что я намеревался взяться за него лишь при крайней надобности.
Ныне я поставлен в необходимость покончить с расходами, которые лишь вовлекают меня в долги и готовят мне в будущем только тревоги и хлопоты, а может быть — нищету и отчаяние. Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в Петербург возобновить занятия, которыми я обязан милости Его величества.
Я был осыпан благодеяниями государя, я был бы в отчаянии, если бы Его величество заподозрил в моем желании удалиться из Петербурга какое-либо другое побуждение, кроме совершенной необходимости. Малейшего признака неудовольствия или подозрения было бы достаточно, чтобы удержать меня в теперешнем моем положении, ибо, в конце концов, я предпочитаю быть стесненным в моих делах, чем потерять во мнении того, кто был моим благодетелем не как государь, не по долгу и справедливости, но по свободному чувству благожелательности возвышенной и великодушной».

Николаша отбился любопытно-дипломатично-разведывательно, поминая даже про отставку, в отличие от ситуации прошлого года:

«Нет препятствия ему ехать куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласить сие со службой; спросить, хочет ли отставки, ибо иначе нет возможности его уволить на столь продолжительный срок».

Во втором заходе поэт порезче подкрутил подачу – мол, ваша пятёра мои столичные расходы не покрывает, а газету, сиречь, дополнительный доход, мне не разрешаете, ну тогда увольняйте, и досвидос!:

(04.07.1835 Сергеич-Х_рычу)
«Государю было угодно отметить на письме моем к Вашему Сиятельству, что нельзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню иначе, как взяв отставку.
Передаю совершенно судьбу мою в царскую волю и желаю только, чтоб решение Его величества не было для меня знаком немилости и чтоб вход в архивы, когда обстоятельства позволят мне оставаться в Петербурге, не был мне запрещен».

Досвидос Николашу не устраивал, и он ответствовал смешанным вариантом «деньги + 4 месяца отпуска»:

«Есть ли ему нужны деньги, государь готов ему помочь, пусть мне скажет; есть ли нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца».

В третьем раунде поэт, отвергая матпомощь в принципе, поставил соперника в положение «или-или» – или займ, или прощевай, Питер, здравствуй, Михайловское:

(22.07.1835 Сергеич-Х_рычу)
«Я имел честь явиться к Вашему сиятельству, но, к несчастию, не застал Вас дома.
Осыпанный милостями Его величества, к Вам, граф, должен я обратиться, чтобы поблагодарить за участие, которое Вам было угодно проявлять ко мне, и чтобы откровенно объяснить мое положение.
В течение последних пяти лет моего проживания в Петербурге я задолжал около шестидесяти тысяч рублей. Кроме того, я был вынужден взять в свои руки дела моей семьи; это вовлекло меня в такие затруднения, что я вынужден был отказаться от наследства и единственными средствами привести в порядок мои дела были: либо удалиться в деревню, либо единовременно занять крупную сумму денег.
Но последний исход почти невозможен в России, где закон предоставляет слишком слабое обеспечение заимодавцу и где займы суть почти всегда долги между друзьями и на слово.
Благодарность для меня чувство не тягостное; и, конечно, моя преданность особе государя не смущена никакой задней мыслью стыда или угрызений совести, но не могу скрыть от себя, что я не имею решительно никакого права на благодеяния Его величества и что мне невозможно просить чего-либо.
Итак, Вам, граф, еще раз вверяю решение моей участи…»

Ответным ходом империи была таки не отставка:

«Император предлагает ему 10 тысяч рублей и отпуск на 6 месяцев, после которого он посмотрит, должен ли он брать отставку или нет».

Финальным свистком в этом закончившемся благовидной нулевой ничьёй игре была просьба Сергеича от 26.07.1835 г., удовлетворённая Николашей 16 августа:

«Мне тяжело в ту минуту, когда я получаю неожиданную милость, просить о двух других, но я решаюсь прибегнуть со всей откровенностью к тому, кто удостоил быть моим провидением.
Из 60 000 моих долгов половина – долг чести. Чтобы расплатиться с ними, я вижу себя вынужденным занимать у ростовщиков, что усугубит мои затруднения или же поставит меня в необходимость вновь прибегнуть к великодушию государя.
Итак, я умоляю его величество оказать мне милость полную и совершенную: во-первых, дав мне возможность уплатить эти 30 000 рублей, и, во-вторых, соизволив разрешить мне смотреть на эту сумму как на заем и приказав, следовательно, приостановить выплату мне жалованья впредь до погашения этого долга».

Поэт получил желанную финансовую передышку.

А потом и отпуск на 4 месяца, из которых по причине болезни матери использованы были, увы, лишь полтора.

И походу позитивно обкашлял с имперскими тему собственного журнала.

Те соображали, само собой, что как-то надо было дать поэту хотя бы потенциальную возможность зарабатывать на отдачу казённого долга.  Это раз. Кстати, то, что империя не возражала против «Современника»,  свидетельствует, что тогдашняя гэбуха не была ещё в курсе «методы» Сергеича. Это два.