Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!

А Сергеич-то был в курсе, что князь ПедрА – царский стукачок! Есть явное доказательство этому – повесть «Капитанская дочка». Недаром там именно «Пётр Андреевич» фигурирует в главной роли, и эпиграф «Береги честь смолоду» к ней не просто за здорово живёшь!

Перечитывая эту повесть, лучше начать с конца, там где подпись «Издатель», конкретно вникнув в заключительные слова Издателя: «Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые [не все, заметьте! - idohturov] собственные имена.«

[Вообще, чисто статистически получается, что если творение Пушкина названо двусловно и состоит из прилагательного и существительного, то сам Бог велит искать там целенаправленно применение "методы от Сергеича". Тут вам и "Пиковая дама", и "Медный всадник", и "Золотой петушок". "Капитанская дочка" - не исключение.

Кстати, ещё есть впечатление такое, что сценаристы классических серий про Джеймса Бонда стырили некий приём Сергеича из "Капитанской дочки", а именно обязательную по ходу пьесы юморную детальку (типа села, принадлежащего десятерым помещикам, или рождения Петруши в год, когда окривела тётушка Настасья Герасимовна), намекающую что всё это понарошку и что формально предъявленное действо не нужно принимать за чистую монету.]

Как же Пушкин «проколол фигуру» Вяземского в «Капитанской дочке»?

При чтении этой повестушки Сергеича князь ПедрА должен был бы вздрогнуть уже при имени главного героя. Главный же эпиграф «Капитанской дочки» неукоснительно наводит любого читателя на очевидную мысль «Сберёг ли свою честь Пётр Андреич?», а читателя, знакомого с персоналиями пушкинского окружения и знающего о существовании П.А.Вяземского, ещё и на подспуд: если тот, «книжный» Пётр Андреевич, сберёг, то этот, некнижный, сберёг ли?

Как именно применил Сергеич свою «методу» в «Капитанской дочке», указано Издателем в конце: приисканы приличные эпиграфы и переменены некоторые имена собственные.

Какой, к примеру, эпиграф приличен к главе 4? Косо-рифмованный стихотворный, и именно Княжнина (! – idohturov):

Вот там, в главе 4, и переменим, переставим некоторые имена собственные: Швабрину дадим Петра Андреевича, а Гринёву – Алексея Ивановича. И «образованный, умный, едкий циник Швабрин» (это слова М.Гофмана из статьи, предваряющей «Капитанскую дочку» в издании Венгерова, т.4, с.373) как раз предстанет вылитым князем Педрой!

Чем отметился сей Швабрин по ходу пьесы? Не только блестящим образованием и наличием недешёвых французских книг. Не только колкими замечаниями и язвительными шутками. Не только познаниями в литературе и пробами пера в стихосложении. Но и враньём! И клеветой! И лицемерием! И переобуванием в прыжке! И доносом!

Врал ли некнижный Пётр Андреич? Да сколько угодно – смотри А.И.Тургенева и А.Я.Булгакова!

Клеветал ли? И это не вопрос – смотри, к примеру, его филлипики против «красных» в письмах к милой Эмилии.

Лицемерил ли? Ещё как: в друзья Сергеича зачислила себя эта гнида!

Переобувался в прыжке? Неоднократно. Из аристократа в либералы, а из либерала в имперские холуи.

Доносил? Пушкин «Капитанской дочкой» отвечает: «Да!»

+++

Книжный Швабрин поступился своей честью. Тем самым Сергеич русским языком поведал всему миру, что не сберёг свою честь и некнижный Вяземский Пётр Андреевич.

И если вам нужен реальный портрет этого гнилого князя, то смотрите на Швабрина из «Капитанской дочки». Это он и есть.