…Друг оказался вдруг… (из песни В.С.Высоцкого)
Громом среди профессионально-непомнящего неба смотрится в теме очередной само собой «дилетант в пушкиноведении» М.М.Сафонов со своим (вот почему-то вопросительным!) недавним опусом «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?» (Петербургский исторический журнал № 3 (2019)). Этот историк распедалил Гнидопедру Андреевну в пух, пёрышка не оставив от этого Вяземского петушка. Он показал, что Вяземская компашка мало того, что врёт по теме дуэли Пушкина в своих письмах-записках-рассказках чуть ли не на каждом шагу, но и отметилась чем ещё похлеще.
[Не только эта статья М.М.Сафонова настоятельно рекомендуется к прочтению! ПРЕБОЛЬШОЕ СПАСИБО ему и за "Существует ли тайна Жоржа Дантеса?" (Петербургский исторический журнал № 1 (2015))]
Походу заметим, что ещё имеется персона, недалёкая, впрочем, от вацур-витринного «пушкиноведческого» официоза, для которой Вяземский ПедрА не есть свет в пушкинском окошке. Это вообще-то не то чтобы дотёпистый К.Лапин с книгой «Был ли у Пушкина свой Сальери? Пушкин. Неслучайность всего«. Сей то ли vir, то ли femina, то ли Кирилл, то ли Анна таки выступает с любопытными вопросами: «…кем в разные периоды жизни был для Пушкина князь Пётр Андреевич Вяземский: поэтом-соперником? «ближайшим» другом? недоброжелателем, влюблённым в жену Поэта? При этом автор задаётся вопросом, не оказался ли князь в конце жизни Пушкина в роли его Сальери...»
Однако ввиду того, что К.Лапин лажается в теме авторства «Диплома», то по причине, заявленной в начале цикла «Пушкин. Диплом рогоносца» ранее, лишь указанием на существование сей персоны и обойдёмся – маловероятные крупицы в тоннах заведомой туфты пусть ковыряют профессиональные тупорылки.
То ли дело инфа от Сафонова!
Вот некоторые цитаты из его 27-страничной статьи:
«Общее в этих взаимоисключающих рассказах супругов лишь то, что Вяземский ничего не знал о предстоящем поединке. Почему же князь оказался в неведении, и муж и жена рассказывали по-разному, но оба лгали?»
«Читая этот диалог, всецело выдуманный княгиней Верой, нельзя не заметить, что он сочинен так, что у читателя не должно остаться ни малейших сомнений в том, что Пушкин не только написал свое роковое письмо Геккерну, прежде чем прийти к Вяземским, но и отправил его до того, как появился в их салоне».
«Между тем сознательная ложь Веры Федоровны — очень существенный факт. От пушкинистов укрылся важнейший эпизод дуэльной истории: Пушкин написал письмо Геккерну после проведенного у Вяземских вечера, т. е. либо в ночь с 25 на 26 января, либо в первой половине следующего дня. Именно это существеннейшее обстоятельство и хотела утаить Вяземская в первые дни после дуэли. Она всем рассказывала, что Пушкин, прежде чем прийти к ним в салон, уже отправил свое письмо. …Но это была тщательно продуманная ложь княгини».
[В теме даты письма Сергеича Геккерну от Сафонова досталось и знаменитой мадаме Абрамович С.Л.: "...отправленное вечером 25 января письмо пришло бы в дом нидерландского посланника в 9 часов утра или в начале десятого, так как городскую почту начинали разносить в 8 часов. Но письмо пришло тогда, когда Геккерны собирались на обед. С. Л. Абрамович предусмотрительно опустила указание на предобеденное время. В противном случае рушилась реконструированная исследовательницей картина преддуэльных дней и часов". ]
«Вяземский сознательно передергивал. Часть письма Михаилу Павловичу была написана рукой Веры Федоровны1. На ее же письме в Москву с описанием вечера 25 января есть пометки мужа. Супруги старались не покладая рук. Как видим, не зря. 180 лет мы верили им. Что же хотели скрыть Вяземские? Видимо, вечером 25 января в их доме на Моховой разыгрался инцидент, который и послужил толчком к тому, что Пушкин написал Геккерну оскорбительное письмо. Вяземские хотели во что бы то ни стало утаить не только то, что им было известно, каков был этот инцидент, но и то, что он разыгрывался в их салоне. Становится понятным, почему они всячески затемняли события того вечера. Рассказы князя и княгини на этот счет путаны и противоречивы, сознательно смешиваются события двух вечеров: 25 и 26 января. Лейтмотив этих рассказов: не могли ничего сделать. Не могли или не хотели?
Упорство и почти нечеловеческая энергия, с которыми Вяземские делали всё, чтобы скрыть свою собственную роль в тех трагических событиях, не только настораживает. Невольно закрадывается подозрение в том, что она не так уж и мала. Но что это было, равнодушие или обыкновенная халатность? Или же нечто совсем иное?»
«Бартенев записал буквально следующее: «Свадьбу сыграли <…> Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла. После этого государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав ему знать наперед. Так как сношения Пушкина с государем происходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное свое письмо на имя графа Бенкендорфа, собственно, назначенное для государя. Но письма этого Пушкин не решился послать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался» Здесь что ни слово, то намеренная, тщательно продуманная ложь«.
«Ведь это еще одна ложь легенды, созданной Вяземским, что Пушкин во что бы то ни стало искал кровавой развязки«.
+++
Читая эти мысли Сафонова в сопоставлении с утверждениями мадам Абрамович «... письма Вяземского были важнейшим (чуть ли не единственным!) источником, из которого можно было почерпнуть сведения о дуэли Пушкина; для потомков они оказались ценнейшими историческими документами. Ни один исследователь, который обращается к изучению последних месяцев жизни поэта, не может обойтись без свидетельств Вяземского«, невольно вспоминаешь «Домик» Сергеича:
И там себе мы возимся в грязи,
Торгуемся, бранимся так, что любо,
Кто в одиночку, кто с другим в связи,
Кто просто врёт, кто врёт сугубо.
Комментарии