…Мне доктором запрещена унылость… («Домик в Коломне»)

Про шутовской характер диплома обстоятельно написал А.Лисунов в своей статье «Судное дело»:

«Пушкин если и писал, то вовсе не анонимку, а полный иронии «шутовской диплом» и распространял его не среди незнакомых людей, а в дружеском кругу. А значит, для скандала этот документ не предназначался. Во всяком случае, наличие двух имён в «пасквиле» — Нарышкина и Борха — заставляет так думать».

[ Кандидат филологических наук (!) и к тому же серьёзный специалист по истории литературы 19-го века (!!) доцент Литинститута Андрей Лисунов не попал в число "своих" только за своё это "если и писал". В остальном его статья по полезности стоит на уровне работ Владимира Козаровецкого. Возможно, впрочем, что эта вероятностность в авторстве Сергеича, а также ошибка "распространял его не среди незнакомых людей, а в дружеском кругу" (т.е. игнорирование "нессельродинского" экземпляра) намеренно понадобились Лисунову для прохождения хотя бы и неявной цензуры. Статья его опубликована ни много ни мало в Пушкинском альманахе 1799-2004, хоть и на задах, но до кучи с такими адмиралиссимусами от пушкинистики как Председатель Пушкинской комиссии В.Непомнящий.]

Оцените следующую, как это ни странно, правильную, мысль Лисунова:

«Как это ни странно прозвучит сегодня, но «намёк на царя», содержащийся в анонимке, нисколько не унижал достоинства поэта как светского человека. Складывалась парадоксальная ситуация — пасквилянт, если предположить, что он был посторонним лицом, принадлежавшим светскому обществу, — о чём говорит знание им французского языка, — вовсе не стремился обидеть поэта.»

Но особо я благодарен Андрею Лисунову вот за это:

«Только при чём здесь чета Борх? Его, живущего с форейтором, разве  волновали измены жены? Подпись Борха могла бы оскорбить Геккеренов, увлечённых друг другом. Но если думать, что диплом писался с намерением серьёзно оскорбить поэта, то явление Борха, даже с намёком на дальние родственные связи его жены с Натальей Николаевной, выглядело лишней,  противоречащей основному содержанию пасквиля подробностью. И наоборот, если предположить, что диплом содержал самоиронию, то упоминание о Борхе оказывалось к месту: оно сигнализировало о «двусмысленном», шутовском характере документа. Сама ситуация, когда в компании рогоносцев секретарём работает гомосексуалист, напоминает анекдот!

Мысль подписать «диплом» именем Борха пришла к Пушкину, вероятно, вместе с идеей разослать мистификацию. … Как обратить внимание друзей на своё бедственное положение, как преподнести шутку, отделив розыгрыш отпровокации? Ну, конечно, — заверить диплом «рукой» известного в карамзинском кружке «аста». К сожалению, друзья поэта на это не обратили внимание! Для них «история Нарышкина» оказалась важнее «истории Борха»!»

Ну как это причём здесь чета? А притом, что по паспорту жена Борха на деле была любовницей Николая-1! А Борх причём? Действительно при том, что именно эта фигура делает документ смешной шуткой. И к тому же со смехом в квадрате, ежели Борх – пассивный «аст»!

Однако Лисунов ошибочно (ошибка, опять же, возможно намеренная) связал фигуры Нарышкина и Борха и поэтому ограничил круг тех, кто мог бы врубиться в суть диплома, лицами, которые должны «как минимум, принадлежать к литературной среде, а как максимум — входить в литературный салон Софьи Карамзиной!«

Он бы так не сделал, если бы ознакомился, например, с мыслями В.Козаровецкого по «Гавриилиаде».