А, вероятно, не заметят нас:
Меня с октавами моими купно.
Однакож нам пора. Ведь я рассказ
Готовил; а шучу довольно крупно…

Анекдот ли?

Один смысл «Пиковой Дамы» Пушкина – тот, который на поверхности, – был давным-давно сформулирован литературным критиком В.Белинским: это мастерски рассказанный карточный анекдот. А вот другой, сокрытый, ищут по сей день все, кому есть интерес, начиная с конкурсно-организуемых школяров (конкурс «Загадки «Пиковой дамы»: К 180-летию повести» проводился в Нижнем Новгороде под эгидой музея А.С. Пушкина «Болдино» с 1 декабря 2013 года до 20 февраля 2014 года) и заканчивая маститыми иностранными филологами, специализирующимися на русской литературе (см. Pushkin’s The Queen of Spades (New Studies in Education) by Neil Cornwell, 1993,2001).

Сам Сергеич оставил поисковикам материала не густо: две прижизненные публикации повести, три фразы в дневнике и разрозненные отдельные записи при отсутствии черновиков. Дневниковая  заметка от 7 апреля 1834 года гласит: «Моя «Пиковая дама» в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся…«

Из столь скудного пиково-дамного наследия вытекает единственно то, что искателям подспуда в повести надо «всего лишь» правильно ответить на вопрос: Почему могли сердиться при дворе?

Кто мог сердиться ясно, как божий день, – это царь Николай. Причём именно сердиться, а не гневаться или тем паче приходить в бешенство. Слова Пушкина в дневнике свидетельствуют, что в «Пиковой Даме» содержится нечто, что вообще-то идёт против царской шёрстки, но вот что именно?

Попытки найти второй смысл повести в виде некоторого исторического подтекста делались неоднократно.

Несомненной опорой для исследований в этом направлении являются статьи Б. Я. Виленчика «Историческое прошлое в «Пиковой даме»» и В.М. Есипова «Исторический подтекст в повести Пушкина „Пиковая дама“» (построения на эту тему В.В.Блеклова представляются чересчур фантасмагоричными).

Б. Я. Виленчик ( http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v85/v85-173-.htm ), тщательно разбирая все рассыпанные по тексту пушкинские метки, приходит к тому, что описанные Томским карточные приключения графини Анны Федотовны имели место отнюдь не в 70-х годах восемнадцатого века:

- «Современный Пушкину читатель, видя рядом имена Казановы и Сен-Жермена, сразу понимал, что речь идет о событиях 50—60-х годов XVIII в.«,

- «…игру графини с герцогом мы должны отнести к 1760-м годам и, как оказывается, к самому их началу…«,

- «Для «игры у королевы» остаются, таким образом, конец 1750-х годов и период «нелегального» пребывания Сен-Жермена в Париже с весны 1761 до 1762 г.«.

По датировке игры Германна Виленчик не говорит ничего, а про игру Чаплицкого он упоминает лишь в сноске: «Когда же Томский рассказывает об игре Зорича с Чаплицким и о передаче графиней Чаплицкому секрета Сен-Жермена, то он говорит уже о времени, когда графиня «была строга к шалостям молодых людей», т. е. об эпохе, наступившей после того, как мадам Лебрен нарисовала в Париже портрет «молодой красавицы», который Германн увидел в спальне графини, т. е. после 80-х годов XVIII в. Поскольку фаворит Екатерины II в 1777—1778 гг. генерал-лейтенант С. Г. Зорич умер в 1799 г., то этот эпизод рассказа Томского можно поместить в 90-е годы«.

Также ценная статья Есипова В.М. полезна главным образом замечаниями наподобие вот таких:

- «Уместно отметить также, что название картежной игры, избранное Пушкиным, — «фараон» — не было ни единственным, ни наиболее употребительным» и поэтому даже в нем ощутим определенный оттенок двусмысленности: «В то время дамы играли в фараон»«;
-»…сообщение о сумасшествии Германна в «Заключении», формально объясняющее природу его фантастических видений, приобретает дополнительный оттенок. Подозрительна здесь необычная для стиля повести в целом точность в указании места: «Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере». Двусмысленным выглядит и продолжение фразы: «не отвечает ни на какие вопросы». Возникает искушение предположить, что возможна смысловая замена Обуховской больницы, скажем, Петропавловской крепостью (в № 17 Алексеевского равелина содержался один из ведущих идеологов декабризма — Рылеев)«,

а также рядом высказываний угадательного свойства.

Основываясь на сходстве происхождения, характера и портретных черт, Есипов делает предположение, что Германн списан с Павла Пестеля. Развивая эту декабристскую струнку вкупе с рылеевским мотивчиком эпиграфа к первой главе , он на всякий случай заключает, что «…картежный поединок Германна ассоциируется с решимостью участников восстания на Сенатской площади«.

Однако, основные выводы в отношении историзма повести у Есипова достаточно расплывчаты:
- «Эпиграф к I главе повести, уточнение хронологии картежных выигрышей графини и Чаплицкого, а также записи в Дневнике дают основание предполагать, что в «Пиковой даме» в завуалированной форме содержатся упоминания о двух конкретных исторических событиях недавнего времени: дворцовых переворотах 1762 и 1801 годов«;
- «В «Пиковой даме» в определенной степени отразилось настойчивое стремление Пушкина если не воссоздать картины современных исторических событий, то хотя бы запечатлеть свое отношение к ним… Взгляд Пушкина на историю «его времени» мрачен. Политическая борьба за трон или за власть без трона (в чем не видит он особенной разницы, так как наполеоновский профиль героя намекает лишь на новую форму деспотизма) представляется ему азартной игрой и не может, по его убеждению, решить коренных проблем России и русского дворянства«.

В целом, впечатление такое, что Есипов своей статьёй пытается угадать, подогнать смысловку «Пиковой Дамы» под такого рода высказывания Пушкина:
- «…В материалах к статье «О дворянстве» события 1825 года ставятся им в один ряд с переворотом 1762 года: «Петр. Уничтожение дворянства чинами. Майоратства — уничтоженные плутовством Анны Ивановны. Падение постепенное дворянства; что из этого следует? восшествие Екатерины II, 14 декабря и т. д.«»;
- «…дневниковая запись разговора с великим князем Михаилом Павловичем: «… что же значит наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристократии и со всеми притязаниями на власть и богатства? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне»».

Дойди Есипов до вскрытия календарного смысла игры Германна, его выводы были бы куда более определёнными.