«…и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных» (Софи Карамзина)
+++
В своей вышеупомянутой статье М.М.Сафонов сообщает не только о вранье, но и о гнилых делах ГнидоПедры Андреевны.
1.ПедрА ничего не имела против дуэли с участием Пушкина: «…мы не знаем ни о каких действиях князя, которые он предпринял бы, чтобы предотвратить поединок. Напротив, известно, что он уклонился от такой роли. Согласно записи Бартенева, Геккерн, встретив на Невском проспекте Вяземского, сообщил ему о любви Дантеса к Гончаровой и просил посредничать,чтобы предотвратить дуэль. Вяземский посредничать не стал. Совсем иначе повел себя В. А. Жуковский: он сделал всё, что от него зависело, чтобы катастрофы не произошло. Вяземский же палец о палец не ударил«.
2.ПедрА не только не возражала против дуэли, но и желала её:
«Кажется, Вяземский внес свою лепту в столкновение Пушкина и Дантеса…
[1]Вяземские рассказывали Бартеневу, что не только Геккерн, но и «его соумышленники» распускали по городу порочащие Пушкина слухи. Среди муссирующих сплетни оказался и князь Петр. Переписка Карамзиных и дневник Тургенева зафиксировали несколько высказываний князя именно в таком духе…
[2]Для того, кто хотел столкнуть Дантеса и Пушкина, недостаточно было кричать на всех углах о том, что кавалергард волочится за женой поэта: это и так все видели. Необходимо было найти нечто особенное, «нечто большее обыкновенной безнравственности». Пушкин ревнует свояченицу Александрину к Дантесу — вот основа конфликта и суть интриги. Вот о чем надо говорить, вот какую тему надо развивать тому, кто хочет скандала. Вяземский говорил, а Софи разносила.
«.
3.Уже говорилось, что Вяземские пытались упрятать концы в воду относительно событий вечера 25-го января. Вот как князь ПедрА воплощал это на практике:
«Получив от Данзаса авторскую копию пушкинского письма (она была без даты, это и дало возможность для манипуляций), князь П. А. Вяземский переписал ее и озаглавил этот документ так: «Копия с собственноручной копии письма Пушкина к министру Геккерну (посланного ему, вероятно, в понедельник 25 января 1837 (курсив мой. — М. С.))». В письме к Денису Давыдову от 9 февраля Вяземский уже прямо, без всяких «вероятно», утверждал: «…отправил… письмо в понедельник 25 января». Более того, князь составил дуэльный сборник и поместил в нем пушкинское письмо Геккерну без даты. Князь отправил этот сборник в Рим великому князю Михаилу Павловичу, брату царя. В письме, содержащем наиболее развернутую версию дуэльной истории, говорилось: «25 января он послал письмо Геккерну-отцу».
4.»Вяземский вел систематическую осаду самых великолепных светских красавиц, и Н. Н. Пушкина оказалась в их числе. «Пушкин не любил Вяземского, — вспоминали супруги Нащокины, — не выражал того явно, он видел в нем человека безнравственного, ему досадно было, что тот волочился за его женой…». …Несколько лет спустя после смерти
Пушкина Вяземский писал Наталии Николаевне: «Вы мое солнце, мой воздух, моя музыка, моя поэзия» или «Могу сказать только два слова, нет, три: я обожаю! нет, четыре: я вас обожаю по-прежнему». Но «солнце», «воздух», «музыка» и «поэзия» отвечала прозаично, во всяком случае совсем не так, как хотелось князю…»
+++
И это ещё не всё в отношении «ближайшего друга» Вяземского П.А. Я тоже имею что добавить к картине маслом, нарисованной многоуважаемым Сафоновым М.М. Об этом далее.
ПС
Действительно, от таких друзей спаси нас, Боже!
…Друг оказался вдруг… (из песни В.С.Высоцкого)
Громом среди профессионально-непомнящего неба смотрится в теме очередной само собой «дилетант в пушкиноведении» М.М.Сафонов со своим (вот почему-то вопросительным!) недавним опусом «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?» (Петербургский исторический журнал № 3 (2019)). Этот историк распедалил Гнидопедру Андреевну в пух, пёрышка не оставив от этого Вяземского петушка. Он показал, что Вяземская компашка мало того, что врёт по теме дуэли Пушкина в своих письмах-записках-рассказках чуть ли не на каждом шагу, но и отметилась чем ещё похлеще.
[Не только эта статья М.М.Сафонова настоятельно рекомендуется к прочтению! ПРЕБОЛЬШОЕ СПАСИБО ему и за "Существует ли тайна Жоржа Дантеса?" (Петербургский исторический журнал № 1 (2015))]
Походу заметим, что ещё имеется персона, недалёкая, впрочем, от вацур-витринного «пушкиноведческого» официоза, для которой Вяземский ПедрА не есть свет в пушкинском окошке. Это вообще-то не то чтобы дотёпистый К.Лапин с книгой «Был ли у Пушкина свой Сальери? Пушкин. Неслучайность всего«. Сей то ли vir, то ли femina, то ли Кирилл, то ли Анна таки выступает с любопытными вопросами: «…кем в разные периоды жизни был для Пушкина князь Пётр Андреевич Вяземский: поэтом-соперником? «ближайшим» другом? недоброжелателем, влюблённым в жену Поэта? При этом автор задаётся вопросом, не оказался ли князь в конце жизни Пушкина в роли его Сальери...»
Однако ввиду того, что К.Лапин лажается в теме авторства «Диплома», то по причине, заявленной в начале цикла «Пушкин. Диплом рогоносца» ранее, лишь указанием на существование сей персоны и обойдёмся – маловероятные крупицы в тоннах заведомой туфты пусть ковыряют профессиональные тупорылки.
То ли дело инфа от Сафонова!
Вот некоторые цитаты из его 27-страничной статьи:
«Общее в этих взаимоисключающих рассказах супругов лишь то, что Вяземский ничего не знал о предстоящем поединке. Почему же князь оказался в неведении, и муж и жена рассказывали по-разному, но оба лгали?»
«Читая этот диалог, всецело выдуманный княгиней Верой, нельзя не заметить, что он сочинен так, что у читателя не должно остаться ни малейших сомнений в том, что Пушкин не только написал свое роковое письмо Геккерну, прежде чем прийти к Вяземским, но и отправил его до того, как появился в их салоне».
«Между тем сознательная ложь Веры Федоровны — очень существенный факт. От пушкинистов укрылся важнейший эпизод дуэльной истории: Пушкин написал письмо Геккерну после проведенного у Вяземских вечера, т. е. либо в ночь с 25 на 26 января, либо в первой половине следующего дня. Именно это существеннейшее обстоятельство и хотела утаить Вяземская в первые дни после дуэли. Она всем рассказывала, что Пушкин, прежде чем прийти к ним в салон, уже отправил свое письмо. …Но это была тщательно продуманная ложь княгини».
[В теме даты письма Сергеича Геккерну от Сафонова досталось и знаменитой мадаме Абрамович С.Л.: "...отправленное вечером 25 января письмо пришло бы в дом нидерландского посланника в 9 часов утра или в начале десятого, так как городскую почту начинали разносить в 8 часов. Но письмо пришло тогда, когда Геккерны собирались на обед. С. Л. Абрамович предусмотрительно опустила указание на предобеденное время. В противном случае рушилась реконструированная исследовательницей картина преддуэльных дней и часов". ]
«Вяземский сознательно передергивал. Часть письма Михаилу Павловичу была написана рукой Веры Федоровны1. На ее же письме в Москву с описанием вечера 25 января есть пометки мужа. Супруги старались не покладая рук. Как видим, не зря. 180 лет мы верили им. Что же хотели скрыть Вяземские? Видимо, вечером 25 января в их доме на Моховой разыгрался инцидент, который и послужил толчком к тому, что Пушкин написал Геккерну оскорбительное письмо. Вяземские хотели во что бы то ни стало утаить не только то, что им было известно, каков был этот инцидент, но и то, что он разыгрывался в их салоне. Становится понятным, почему они всячески затемняли события того вечера. Рассказы князя и княгини на этот счет путаны и противоречивы, сознательно смешиваются события двух вечеров: 25 и 26 января. Лейтмотив этих рассказов: не могли ничего сделать. Не могли или не хотели?
Упорство и почти нечеловеческая энергия, с которыми Вяземские делали всё, чтобы скрыть свою собственную роль в тех трагических событиях, не только настораживает. Невольно закрадывается подозрение в том, что она не так уж и мала. Но что это было, равнодушие или обыкновенная халатность? Или же нечто совсем иное?»
«Бартенев записал буквально следующее: «Свадьбу сыграли <…> Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла. После этого государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав ему знать наперед. Так как сношения Пушкина с государем происходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное свое письмо на имя графа Бенкендорфа, собственно, назначенное для государя. Но письма этого Пушкин не решился послать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался» Здесь что ни слово, то намеренная, тщательно продуманная ложь«.
«Ведь это еще одна ложь легенды, созданной Вяземским, что Пушкин во что бы то ни стало искал кровавой развязки«.
+++
Читая эти мысли Сафонова в сопоставлении с утверждениями мадам Абрамович «... письма Вяземского были важнейшим (чуть ли не единственным!) источником, из которого можно было почерпнуть сведения о дуэли Пушкина; для потомков они оказались ценнейшими историческими документами. Ни один исследователь, который обращается к изучению последних месяцев жизни поэта, не может обойтись без свидетельств Вяземского«, невольно вспоминаешь «Домик» Сергеича:
И там себе мы возимся в грязи,
Торгуемся, бранимся так, что любо,
Кто в одиночку, кто с другим в связи,
Кто просто врёт, кто врёт сугубо.
Официально-витринная (она же типа профессиональная) пушкинистика куда только князя Педру ни целует:
«… Для современников письма Вяземского были важнейшим (чуть ли не единственным!) источником, из которого можно было почерпнуть сведения о дуэли Пушкина; для потомков они оказались ценнейшими историческими документами. Ни один исследователь, который обращается к изучению последних месяцев жизни поэта, не может обойтись без свидетельств Вяземского. Многие фрагменты из этих писем получили широкое распространение. Они присутствуют в любом рассказе о дуэли и звучат как слова очевидца и близкого человека, взывая к нашим чувствам и убеждая своей непреложной убежденностью. Написанные как бы на одном дыхании, письма Вяземского о Пушкине бесспорно являются шедеврами эпистолярного искусства«.
Это вещует некая мадам Абрамович Стелла. Дифирамбов в её адрес тоже попадается изрядно. Вот, для примера, утверждения некоего Голлера Б. из «Лермонтов и Пушкин. Две дуэли»:
«»
[1]С.Л. Абрамович, к примеру (я ее знал), была очень талантливая женщина, прирожденный исследователь…
[2]С. Л. Абрамович была уже известна к тому времени как автор ряда серьезных статей об истории пушкинской дуэли, и знаменитая книга ее «Пушкин в 1836 году», думаю, тогда готовилась ею к печати. Шла осень 1982-го, а книга (первым изданием) вышла в 1984 году. По выходе она невольно затмила собой знаменитую монографию П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина».
[3]Очерк С. Л. Абрамович 1989 года, посвященный письмам Вяземского о гибели Пушкина с исчерпывающей полнотой отражает само движение его писем… «…Вяземскому между 5 и 9 февраля сделались известны какие-то обстоятельства, которые изменили его взгляд на пушкинскую историю“. Само указание на этот факт является открытием , – пишет Абрамович, – это означает, что даже самые близкие друзья Пушкина не знали вплоть до февраля 1837 г. о каких-то важных обстоятельствах, касающихся преддуэльной истории».«»
+++
Что ж, каждому в этом мире – своё. Голлеру – прирождённые исследовательские качества знаменитой мадам, а мне – её заявление о том, что Вяземский – близкий человек и самый близкий друг Пушкина, демонстрирующее вацуро-непомнящее качество её инфо-продукта.
А после великолепного сообщения от сего Голлера («В великолепной книге Стеллы Абрамович о дуэли Пушкина есть два крупных упущения. Они касаются содержания, а верней сказать, направленности анонимных писем.1. Автор вовсе отрицает намек «по царской линии» в тексте пасквиля…«) что бы сия мадам как бы якобы профессионально ни писала на пушкинские темы, значения для истины это не имеет.
ПС
В отношении «дружеского расположения» Вяземского к Сергеичу мне лично достаточно того факта, что эта Гнидопедра Андреевна распечатала конверт, адресованный Пушкину, что бы там она в своё оправдание ни гундела!
В завершение темы повторим пользы дела для уже упомянутую цитату из жандармского рапорта от 1837 г. (дословно называется сия ежегодно составлявшаяся цидуля витиевато: «Обозрение расположения умов и некоторых частей государственного управления в 1837 году«) «Пушкин соединял в себе два отдельные существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями Государя он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
Дополнительная к констатации пушкинского непокорства («до самого конца жизни не изменился в своих правилах») польза повторения тут в том, что из «в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных» следует, что тогдашняя гэбуха пронюхала чтось о существовании «методы от Сергеича» и знала о некоем, хоть, возможно, и куцем примере её использования.
Понятно, что жандармы или сами дотумкали, о чём на самом деле вещуется Сергеичем, допустим, во «Царе Салтане», или кто-то им помог, навёл. И тем самым предал! [Хотя есть и третий вариант, что у бенкендорфщиков просто был информатор, которому Пушкин доверял и поверял свои мысли по теме.]
Первое, впрочем, очень и очень маловероятно – пропустила же посмертно цензура «Медного Всадника» (хоть и правленного Жуковским), да и впоследствии «методные» творения Сергеича входили в сборники его сочинений.
А вот по второй опции – возможной наводке – есть конкретный пример! Гляньте на одну лишь фразу Вяземского из сборника воспоминаний («А. С. ПУШКИН В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ В ДВУХ ТОМАХ ТОМ ПЕРВЫЙ МОСКВА «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1985″, стр.122): «… внесёт кого-нибудь в свой «Евгений Онегин»…«.
Ведь это и есть разновидность «методы от Сергеича» (сиречь, не про Онегина на самом деле вещует Пушкин в «Онегине», а про кого-то под маской Онегина)! А это значит, что если кто и наводчик-предатель, то П.А.Вяземский – первый кандидат!
Может, сам князь Педра где во что ещё помимо «Онегина» въехал и какому-нибудь Видоку Флюгарину рассказал, а может, и «непонимаемый никем» Сергеич не утерпел и поведал какой свой секрет «старому другу», а тот донёс. Так или иначе, но именно Вяземский проговорился насчёт конкретного проявления «методы от Сергеича» [и ничего другого, хоть чего-нибудь подобного мне пока ещё нигде не попадалось!], а николаевская гэбуха оказалась в курсе «осторожности» непокорного Пушкина.
Особенно в связи с дуэлью бочка именно на этого Педру Вяземского катится давно, и причём разными персонами и по разным поводам. Конкретно же по Вяземскому кто, чего и как – будет рассмотрено отдельно.
То, что Сергеич есмь кручее [императора] («выше главою непокорной Александрийского столпа» – Александровская колонна на Дворцовой площади Питера появилась по воле Николая-1), ясно не только из «Памятника». «Из Пиндемонти» ещё есть:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова…
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
5 июля 1836
Александр Пушкин
+++
ПС
«Из Пиндемонти», равно как «Сеятель», должно знать назубок.
«Мы происходим по прямой линии от Владимира Мономаха, и по мужской, а не по женской, как Романовы — мнимые родственники наших государей, которые совсем не Романовы, а происходят от голштинцев»
+++
Сергеич был не одинок в отрицании легитимности Параши-Николаши. Зная, что этот кандидат в цари – не настоящий, супротив него открыто выступил граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов, который просто не стал присягать Коле-Раз в декабре 1825 г. !
[Потомственный дворянин Матвей Дмитриев-Мамонов не только был настоящий, но и сверх-богатый. В 1812 г. он на свои деньги снарядил целый кавалерийский полк!]
Этот граф – сын любовника Катюхи-Секунды Александра Дмитриева-Мамонова – был очень колоритный персонаж. Тут тебе и стихи, и «Орден русских рыцарей», и конституционные проекты, и крепость с собственной охранной ротой, и уникальный храм. Государственную публику, которая «ваксила царские сапоги», он не ставил ни во что. К примеру, вот его слова в адрес заметной государевой фигуры – московского генерал-губернатора Голицына:
«…как бы вы смели писать это мне, к человеку, который предшествует вам по всему на свете, кроме по табели о рангах!»
Как решила проблему не присягнувшего нелегитимному императору графа ранго-табельная Росимперия?
Не только выпустила указ считать Матвея сумасшедшим (ну как, к примеру, Чаадаева), но и изолировала его, поместив под домашний арест до конца жизни!
Именно этого рода «сумасшествие» имел в виду Сергеич, когда писал:
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
+++
ПС
Граф Матвей Дмитриев-Мамонов похоронен в Москве, в стенах Донского монастыря. Очевидно дорогущий памятник его сделан из камней трёх видов, высокий белый шпиль сразу бросается в глаза:
Рядом слева – могила отца Матвея, екатерининского фаворита Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. Судя по всему, памятник у отца был покруче, но какой именно – неизвестно. Скорее всего, ввиду шикарности камня его реквизировали большевистские «голые гады», взгромоздив взамен тумбу из коммунистического бетона.
Если вникнуть, как государство – Российская Империя – обходилось с Сергеичем, то любого, кто обзовёт его государственником, можно сразу назвать в лучшем случае мудаком.
Какую «свободную» жизнь по воле «Параши»-Николая учинило государство Пушкину-»Маврушке», можно понять не только из цитат, имеющихся , например, в ранее упомянутом опусе т-ща Вогмана и в книге «Костин А. Г. Тайна болезни и смерти Пушкина / А. Г. Костин — «Алгоритм», 2012«:
1.Битвы Параши с Маврушей в теме свободы передвижения:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
«Высочайше повелено Пушкина призвать сюда. Для сопровождения его командировать фельдъегеря. Пушкину позволяется ехать в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта».
…за поэтом сразу же после освобождения из ссылки было установлено тайное наблюдение, осуществлявшееся агентами III Отделения…
…поэт находится под постоянным надзором агентов Бенкендорфа, о чем свидетельствует следующее его донесение царю: «Пушкин автор в Москве и всюду говорит о Вашем Императорском Величестве с благодарностью и глубочайшей преданностью; за ним все-таки следят внимательно».
…В уже упомянутом письме от 30 сентября 1826 года Бенкендорф сообщал Пушкину…, что царь не только не запрещает ему посещать Петербург, но и предоставляет ему полную свободу в этом вопросе, «с тем только, чтобы предварительно испрашивали разрешения через письмо».
>>>>>>>>>>>
Но никак Параша с Маврушей не сладит – та как-нибудь, но таки подгадит:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
Не получив от царя разрешения на зачисление в действующую армию, Пушкин решает поехать на Кавказ частным образом, якобы для того, чтобы повидаться с братом, который служил в это время под началом давнего друга поэта Н. Н. Раевского-сына. Предположительно 10 марта Пушкин едет из Петербурга в Москву, где останавливается на некоторое время.
21 марта 1829 года о намерении Пушкина ехать на Кавказ становится известно Бенкендорфу через его ближайшего помощника Фон-Фока… На следующий день Бенкендорф осведомляется у петербургского генерал-губернатора П. В. Голенищева-Кутузова, направил ли он предписание кавказскому начальству установить надзор за поэтом по его прибытии на Кавказ.
…здесь и настигает его выдержанное в строгом тоне письмо Бенкендорфа от 14 октября 1829 года, в котором он требует от Пушкина объяснений по поводу самовольной поездки в «закавказские страны». Пушкин отвечает Бенкендорфу 10 ноября — сразу по прибытии в Петербург. Ему приходится оправдываться не только за поездку, но и за участие в боевых действиях. «Раз я уже был там, — пишет Пушкин, — мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию, в качестве не то солдата, не то путешественника». Завершается письмо просьбой к Бенкендорфу смягчить неудовольствие Николая I, вызванное его (Пушкина) опрометчивым поведением.
Новое неудовольствие поведением Пушкина Бенкендорф высказывает в письме от 17 марта 1830 года. Теперь он выговаривает Пушкину за несогласованный с ним «внезапный» отъезд в Москву, на что Пушкин в ответном письме от 21 марта 1830 года напоминает Бенкендорфу, что с 1827 года он «каждую зиму проводил в Москве, осень в деревне, никогда не испрашивая предварительного дозво- ления и не получая никакого замечания». >>>>>>>>>>>
2.Битвы Параши с Маврушей в теме внешнего вида:
Контроля за передвижением Параше мало – ей и Маврушкину одёжу подавай:
«В письме от 28 января 1830 года Бенкендорф сообщает ему о неудовольствии Николая I в связи с его внешним видом на приеме у французского посланника, где он был «во фраке, между тем как все прочие приглашенные в сие общество были в мундирах».
Пушкину указывается, что «в подобных собраниях» ему следует, как и «всем принадлежащим к дворянскому сословию», являться в мундире той губернии,в которой у него имеется имение или в которой он родился».
Но Маврушка гадит Параше и тут, и не раз:
«23 января 1834 года, явившись на бал в Аничков дворец и узнав, что гости во фраках, а не в мундирах, как он, Пушкин оставляет жену на балу, а сам уезжает; вечер проводит у С.В. Салтыкова. В дневнике запись: «…Гос<ударь> был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему»».
«25 января Пушкин с женой на балу у князя B.C. Трубецкого. Неожиданно и ненадолго приехал государь, он спросил Наталью Николаевну: «Из-за сапог или из-за пуговиц ваш муж не явился в последний раз?»»
>>>>>>>>>>>>>>>>>>>
3.Битвы Параши с Маврушей в теме контроля переписки:
Общеизвестны и мысли Сергеича относительно такого проявления «свободы по-имперски» как перлюстрация писем:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
В начале мая 1834 года Пушкин узнает от Жуковского, что его письмо к жене от 20 и 22 апреля, где он непочтительно высказался о своем камер-юнкерстве, прочитано на московской почте и представлено полицией Николаю I, который был рассержен, но успокоился после объяснения Жуковского.
Действительно, в этом письме из Петербурга в Москву к своей жене, Пушкин написал, что сказался больным, чтобы не ходить с поздравлениями к наследнику в связи с его совершеннолетием: «…царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видеть». Далее его знаменитый пассаж, ранее приводимый нами: «…Видел я трех царей…», где прошелся по «третьему» царю, который, «…хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, ни променять его на четвертого не желаю».
«Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего Правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать Царю (человеку благовоспитанному и честному), и Царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть Самодержавным!» >>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>
Маврушка и тут подгадила Парашке, поёрничав в который раз:
«Жду от тебя письма об Яропольце, но будь осторожна… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность».
4.Обязательное присутствие:
В битвах с «Парашей» Сергеич постоянно манкирует (для виду под благовидными предлогами) и такой обязаловкой для придворного, как присутствие на всякоразных императорско-торжественных мероприятиях, типа дня рождения императрицы или открытия Александровской колонны.
«Парашки» бьются по-своему – в пику Пушкину в нарушение правил придворного этикета на очередной типа бал приглашается только его жена.
5. Заграница:
Отдельное внимание стоит уделить битве (увы, бесплодной) Мавруши с Парашей в теме поездки за границу:
«…если царь даст мне слободу, то я и месяца не останусь… Где ж мой поэт? в нём дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница...»
«7 января 1830 года Пушкин через Бенкендорфа вновь просит царя отпустить его в Европу (во Францию или Италию), а если такая поездка не будет одобрена, просит «соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством». ...Царь отказывает Пушкину в поездках...«
Почему отдельное? Потому что, во-первых, это как две капли воды похоже на битвы в этой теме другого гения русской словесности – Михаила Булгакова – с другой «Парашей» (Сталиным) и другой империей (Советской).
Во-вторых, Параша-Николаша почему-то не возражал супротив постоянных поездок за границу якобы одного из лепших пушкинских друзей – князя Петра Вяземского.
(К этому «старому другу» мы ещё вернёмся, впрочем.)
…Везде, во всём уж как-нибудь подгадит…
+++
Ну что ж, станцуем «Стансы».
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.
Как обтанцовываются «Стансы» в стиле непомнящей литературоведчины?
Обычно так (извлечено из преждепомянутого опуса т-ща Вогмана):
«Николай I произвел на Пушкина самое благоприятное впечатление, что через несколько месяцев вдохновило поэта на «Стансы» (22 декабря 1826 — первая редакция)…
Не только во враждебных Пушкину кругах, но даже и среди части друзей «Стансы» были восприняты как измена поэта прежним идеалам, как лесть императору».
Но чтобы объяснить якобы нескладуху «Стансов» от 22.12.1826 с последующим «Во глубине сибирских руд…» от 26.12.1826, где «братья меч вам отдадут», т-щ Вогман добавляет свои [гнилые] кульбиты в устоявшуюся вацур-непомнящую хореографию:
«На самом деле в этих стихах, обращенных непосредственно к Николаю I, разговор ведется «на равных», автор ощущает себя личностью, во всяком случае, равновеликой адресату стихотворения, обращается к царю на «ты» и даже позволяет себе давать ему советы, что будет продолжать делать и в дальнейшем.
В возможности хоть в какой-то мере влиять на царя в соответствии со своими представлениями о пользе отечеству, творить таким образом общественное добро, в частности способствовать освобождению сосланных в Сибирь декабристов, состояла теперь принципиальная позиция Пушкина.
Именно в таком ключе следует рассматривать и стихотворение «Во глубине сибирских руд…», написанное буквально через несколько дней (26 декабря 1826 года) после возникновения первой редакции «Стансов» и трактовавшееся в советское время как чрезвычайно радикальное.
На самом деле связь двух этих стихотворений не случайна.
В послании к декабристам, которое 2 января 1827 года увезет с собой А. Г. Муравьева, едущая к мужу в Сибирь, содержится «система намеков на возможное в обозримом будущем освобождение»56 по милости царя. Пушкин всерьез надеялся на такой исход.
В таком же духе следует воспринимать завершающую строку послания — «И братья меч вам отдадут» — как «возвращение дворянского достоинства, полное восстановление в правах»…57
Но возвратимся к «Стансам» — они явились несколько отсроченным результатом того впечатления, которое произвел на Пушкина Николай I во время встречи в Чудовом монастыре 8 сентября 1826 года, когда поэт был очарован великодушием и простотой поведения монарха…»
Но где же тут -»Именно в таком ключе следует рассматривать» и прочем выделенном – объективность/документальность, а, мусью Вогман? На самом деле это не объективность, а мозготрах «таким ключом» по черепу, не так ли?
Очередной тупица этот Вогман, ну его. Не доступна ему мысль Сергеича! Вот и приходится ему «отсрачивать результат», изворачиваться в «станцовке», высасывая из пальца эти антраша типа «состояла теперь принципиальная позиция Пушкина«, «поэт был очарован» и прочее «Пушкин всерьез надеялся на такой исход» и «В таком же духе следует воспринимать«.
На самом деле «Стансы» – это мощный удар по имперской России. А именно по нелегитимности российских императоров, что того, что этого.
(Рисунок Нади Рушевой)
В «Стансах» Пушкиным открыто заявляется, что Петя-раз был на троне работник, а не хозяин, сиречь тот царь-то был ненастоящий!
А указанием на во-всём-подобие Николая-1 с пращуром то же самое Сергеичем заявляется и в отношении Николая Первого! И этот царь – тоже не настоящий!
А вогманы с компанией пусть танцуют вацур-непомнящий рок-н-ролл хоть до седьмого пота. Не возбраняется.
+++
И «Стансы» сгодятся в копилочку Сергеича как историографа, не так ли?
Вот вам для плезиру свежайший образчик этой непомнящей вацурщины от некоего мсье Вогмана:
Учреждение Российской Академии наук
Институт мировой литературы имени А. М. Горького
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского фонда фундаментальных исследований
по проекту № 19-112-40003,
не подлежит продаже
В 61 Вогман В. М.
Пушкин и Николай I. Исследование и материалы. — СПб. : Нестор-История,
2019. — 260 с.
Регалий, как очевидно, у этого Вогмановского опуса от 2019 г. – девать некуда, весь титульный лист увешан. И претензий, в том числе на научность-объективность, – не меньше: «В настоящей монографии взаимоотношения Пушкина и императора Николая I рассматриваются исключительно на документальной основе«.
Оттуда же:
«Дабы не нарушить объективно-документальный [! - ИД] характер работы, воспоминания современников не используются или используются только в самых исключительныхслучаях и при условии, что сведения мемуариста получены из первых рук.
Извлечения из писем и дневников, приводимые в приложениях, снабжены необходимыми комментариями.
Авторский текст представляет собой результат нового историко-литературного исследования на заявленную тему и дает, кроме прочего, общий фон событий за весь обозначенный период времени, насколько это необходимо для пояснения публикуемых документальных материалов«.
Увы мусье Вогману В.М.! Не на псевдодокументальной основе (а все эти письма-мемуары – оне, как водится, или очередным Бенкендорфом нацарапаны, или очередной непомнящей комиссией отредактированы, очередным госцензором прочёсаны и очередной типографией на очередной МалоАрнаутской Лубянке отштампованы, и цель их одна – замолчать или скрыть истину!) надо педалить тему «Пушкин и Николай», а вникать в творения Александра Сергеевича собственным умом-разумом!
Как были в лучшем случае тупыми все эти официоз-литературоведы на гос-зарплате, что Писаревы-Белинские и прочие Брюсовы до времён исторического материализма, что непомнящие вацуры после, так и останутся навеки!
Этот нонешний конкретный литературоведческий мусья Вогман не сильно лучше:
«…возвратимся к «Стансам» — они явились несколько отсроченным результатом того впечатления, которое произвел на Пушкина Николай I во время встречи в Чудово монастыре 8 сентября 1826 года, когда поэт был очарован великодушием и простотой поведения монарха, обладавшего, по воспоминаниям современников, хорошими артистическими данными. Это «очарование» сохранялось долго, чуть ли не до 1833 года«.
«Был очарован» царской персоной чуть ли не до 1833 года, говорите? А «уж как-нибудь подгадит» Параше-Николаше в «Домике» от 1830 г. не хотите учесть? А «у нас война» и «моему озлобленному взору приятно было б пламя» оттуда же никак не в заявленную тему? А про братца-любителя русской словесности в Предисловии к «Повестям Белкина» (1830) тоже не в курсе? И ни бум-бум хотя бы про «неведому зверушку, царицей рождённую в ночь» (1828-1831), поскольку незаконнорожденный военный инженер Германн из «Пиковой дамы» и Евгений из «Медного Всадника» (1833) – не для средних умов?
[По "Стансам" мы ещё пройдёмся.]
Так что очередная туфта это «новое историко-литературное исследование» от очередного за деньги Российского фонда фундаментальных исследований литературоведа, и цена ему – две копейки.
И те надлежат лишь за чужой шерсти клок – занятную цитату из жандармского рапорта от 1837 г.: «Пушкин соединял в себе два отдельные существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями Государя он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
(Рисунок Нади Рушевой)
Вот она где – истина! В жандармском рапорте!
Листая витринную «пушкинистику», все эти «я беседовал с умнейшим человеком России» или там «мой Пушкин», споверху зришь в Николае-1 по отношению к Пушкину эдакого всепонимающего благодетеля, который отечески опекает сверхталантливого сорванца. Так на то он и официоз отполированный, госцензурой одобренный. Цель этих сидевших и сидящих на зарплатном корыте редакторов, псевдолитературоведов и прочих комиссий пушкинских – не только отредактировать творчество Сергеича, но и преобразить его царским союзником, гусарившим за волю-свободу лишь по буйству молодости.
[Отмечу здесь подлянку слова "отредактировать": должно быть "отредуктировать", сиречь уменьшить, потому что глагол "reduce", от которого "reduction", и есть "уменьшить". Поэтому отредактированный Пушкин - это обкорнанный Пушкин, Пушкин уменьшенный, по указке цензуры выхолощенный. Вам очень повезёт, если по чувствительной не i-love-you теме попадётся нередактированный пушкинский текст. То-то рукописи Пушкина лежат за семью печатями, а у всех без исключения многотомников, где якобы полное собрание сочинений, есть редактор!]
Который уж век все эти вацуры непомнящие капают малосведущему читателю на мозги «моим Пушкиным», лепят из свободолюбивого поэта горбатого, выстраивая его верноподданным россиянином, почтительным государственником (!), втуне поклонником интересов имперской России.
Но грамотному русу разносортные портянки этих лепил без надобности – достаточно вникнуть в слова родного языка:
[Товарищам 1817]
(Рисунок Нади Рушевой)
Лишь я, судьбе во всем послушный,
Счастливой лени верный сын,
Душой беспечный, равнодушный,
Я тихо задремал один…
Равны мне писари, уланы,
Равны законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора.
[из письма к Вяземскому от 27.05.1826]
Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я и месяца не останусь…
Где ж мой поэт? в нём дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница…
[Из приписываемого Пушкину]
Друзья, не лучше ли на место фонаря,
Который тёмен, тускл, чуть светит в непогоды -
Повесить нам царя?
Тогда бы стал светить луч пламенный свободы.
Закрыть тему «Пушкин и Александр Первый» можно было бы просто перечислением пушкинских эпиграмм на Благословенного. Тут тебе и «Ты и я», и ноэль про «кочующего деспота», и кое-что покруче (и посему безадресное) типа «Мы добрых граждан позабавим…».
А в качестве финала вполне подошло бы начало 10-й главы «Евгения Онегина»:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Другое дело, что из всех этих санкционированных Александром-1 после-»Вольность»ных перипетий Сергеич усвоил чёткий жизненный урок:
Вот перешед чрез мост Кокушкин,
Опершись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосье Онегиным стоит.
Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой.
и после «Гавриилиадных» разборок с Николаем перешёл в щекотливых темах к словесной криптографии, местами закоптив и Эзопов язык:
Когда смотрюсь я в зеркала,
То вижу, кажется, Эзопа…
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
XXIV
Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принес на стол … Опять, зачем Эзопа
Я вплел с его вареным языком
В мои стихи? Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!
И придумал даже чего похлеще – «Пиковую Даму»! Эта повесть останется вечно-звонким щелчком свободного творчества твердолобому цензорству.
1. Риск очеловечил человека.
2.Без риска человека нету, а есть двуногая свинья.
И так имеет немного смысла распедаливать до последней молекулы поперсонный исторический подспуд «Гавриилиады», ибо по большому-то счёту Гагарин ли там шарохался в «Гавриилах» у Марии Нарышкиной или Ожаровский – какая разница? «Змей» же – вообще персонаж практически фантастический, коли Адама и Еву видел. Поэтому при ответе на вопрос в заголовке ограничимся лишь простой логикой текста поэмы. И причём безо всяких «метод от Сергеича», поскольку «метода» – позднее изобретение Пушкина.
Что же даёт текст поэмы по этому клиенту с блестящей чешуёй?
Среди прочего:
1.Марии змей явился вдруг.
2.Он отлично владеет словом.
3.Он в курсе многих историй, но не придворный историк.
4.Он не трепещет ни перед царём, ни перед придворной челядью.
5.Чин ему не нужен.
6.Его наука – любовь.
7.Ему было видение Адама и Евы.
8.По исходу беседы с Марией змей (и опять вдруг!) преображается в молодого красавца.
Из «змеёвых» действ имеются: 1.явление и преображение «змея», 2.некая любовная ситуация между молодым «преображенцем» и Марией, 3. драка его с «Гавриилом».
Вполне достаточно принять, что ограниченное двумя «вдруг» явление «змея» Марии было видением, сном. А остальное, за вычетом преображения и любовной сцены, – все эти битвы титанов на лужайке – не более чем соперничество двух молодцов из-за девушки, хоть и необычно закончившееся, но старое как мир. Ничего особенного, короче.
Так кто же сей лукавый преображенец с чудным блеском глаз? Это шатающийся в свете (сиречь по светским салонам) некий молодой человек, в совершенстве овладевший наукой любви. Он блестящий рассказчик с великолепным воображением и приятный собеседник для дам. Он свободолюбив и независим от росимперского двора, пребывает в курсе придворных историй, в том числе и закулисных.
Да он почти такой же, как и сам автор поэмы!
У того есть почти всё, что и у «змея», не хватает лишь малости – постижения всех тонкостей любовной науки:
Досель я был еретиком в любви,
Младых богинь безумный обожатель,
Друг демона, повеса и предатель…
Раскаянье мое благослови!
Приемлю я намеренья благие,
Переменюсь: Елену видел я;
Она мила, как нежная Мария!
Подвластна ей навек душа моя.
Моим речам придай очарованье,
Понравиться поведай тайну мне,
В ее душе зажги любви желанье,
Не то пойду молиться сатане!
Таки опять усугубил Сергеич своей дивной «Гавриилиадой»!
А всего-то одной строчкой (остальное цитируется для плезиру исключительно):
…Два яблока, вися на ветке дивной
(Счастливый знак, любви симвoл призывный),
Открыли ей неясную мечту…
Вспоминается в этой связи очередной литературо-»вед» тупица Писарев с его якобы бездельником-бильярдистом Онегиным:
Один, в расчёты погружённый,
Тупым киём вооружённый,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра…
…
Бильярд оставлен, кий забыт…
+++
Ну, Сергеич! Ну, как выдаст!
РЖУНИМАГУ!!!
Ответкой этой была «Гавриилиада». Сподоблюсь ещё раз сказать спасибо В.Козаровецкому за его замечательные мысли по гавриилиадным разборкам Сергеича с Николашей, потому что тут же сразу и оттопчусь по его явным проколам в теме.
Основная ошибка у Козаровецкого имеет общую с другими «копателями» пушкинских смыслов причину – стремление (увы, поспешное) к всеобъемлющему объяснению, которое якобы исчерпывающе вскрывает исследуемое творение Пушкина. А подоплёка подобных ошибок – это недостаточная чувствительность к пушкинской мысли. Ну как блестящий змей из «Гавриилиады» может быть Аракчеевым? Н-И-К-А-К!
«Творец», без которого и так всё шло своим порядком, – да, Александр-1. «Мария» – да, польская красотка Мария Святополк-Четвертинская, действительно выскочившая замуж в 16 лет и благодаря своей сексапильности с кем только шашни не крутившая. А вот «змей» – нет, не Аракчеев! Тот – просто верный служака с передаточной функцией собственной мысли, равной единице.
Исполнительный солдафон Аракчеев не только искромётных слов не беседовал со светскими красавицами. Ему до такого
«…С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал, – и слушали его.
Бог наградил в нем слог и ум покорный,
Стал Моисей известный господин,
Но я, поверь, – историк не придворный,
Не нужен мне пророка важный чин!»
даже не как до Китая раком!
И с Брозиным у Козаровецкого и Ко – несомненная ошибка. «Гавриил» – не он. Брозин появился на горизонте Нарышкиной после того. В «брозинский» период и связь у ней с Александром закончилась, и активные попрыгушки по графам-адьютантам прекратились. А вот до того, до Одессы 1835 года, она вполне могла достаться в один прекрасный день троим – допустим, Романову, Гагарину и Ожаровскому.
Адам Ожаровский – отличный кандидат на позицию архангела Гавриила, красавец-поляк из придворной имперской челяди, и к тому же генерал-адьютант, сокращённо г.-а., в отличие от флигель-адьютанта Брозина.
Но, имхо, Сергеич на роль Гавриила поместил князя Гагарина. Утверждая это, я исхожу из того постулата, что слово Сергеича, хоть в данном случае и под израильским платьем, держит честь:
«Всевышний бог, как водится, потом
Признал своим еврейской девы сына,
Но Гавриил (завидная судьбина!)
Не преставал являться ей тайком;
Как многие, Иосиф был утешен,
Он пред женой по-прежнему безгрешен,
Христа любил как сына своего,
За то господь и наградил его!»
С «Иосифом» тут всё понятно. Это – как многие утешенный (крупными Александровыми откупными «на издание повести») и награждённый (не только рогами, но и чином обер-егермейстера) Дмитрий Нарышкин, давший паспортному от Марии Нарышкиной сыну Эммануилу и отчество, и фамилию, т.е. формально отнёсшийся к нему как к сыну своему.
А вот завидной судьбы «архангел Гавриил»… Это Гагарин! Мало того, что сей князь за связь с шикарной императорской любовницей был выслан за границу. Эммануил, единственный её сын 1813 года рождения, был вроде как именно от Гагарина, а чтобы сделать женщине ребёнка, обычно надо потрудиться – являться к ней, может, и тайком, но не преставая.
Признал ли своим Эммануила Нарышкина Александр? Да. Получил же тот чин обер-камергера, сиречь особы, особо приближённой к императору.
Сергеич начал активно конфликтовать с имперской Россией ещё по ходу пьесы своего взросления, со времён Лицея. Дух пушкинского непокорства получил мощнейшую подпитку по итогам победного противостояния России с Францией, через гусарство хлебнувших и дым Отечества, и сладость заграницы офицеров росимперского войска, в том числе и через ставших живыми иконами тех лет братьев Раевских. Свободолюбия в сознание юного Пушкина подбавил и преподаватель Лицея Куницын, книга которого по естественному праву была закономерно зарезана цензурой (какое такое естественное право может быть у имперского винтика, кроме права крутиться в указанных начальством рамках?)
Не только Сергеич «въехал» в нелегитимность главной витринной персоны тогдашней России – Александра Первого (тот, ставши императором в 23 года, фактически участвовал в заговоре по убийству собственного отца Павла-1). Зато только он помимо разномастных эпиграмм на кочующего то там, то сям деспота Сашуню выдал оду «Вольность»:
…
Самовластительный злодей
Тебя, твой трон я ненавижу
…
………..в лентах и звездах
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны
…
Мало того, что строки «Вольности» не лезли ни в какие цензурные ворота. Они били Сашу-Раз прямо в незаконный глаз!
Что уберегло Пушкина от тогдашней имперской гэбухи? Заступничество авторитетов, кивающих на мальчишество сверхталантливого клиента? Или то, что имперцы сочли это словесно выраженное неприятство незначительным, в отличие от романа императрицы Елизаветы с кавалергардом Охотниковым, которому подослали убийц? Или просто везение Сергеича по жизни?
Так или иначе, но та имперская реакция на свободомыслие Пушкина в виде ссылки его на юга, а потом в Михайловское обозначила первый этап войны имперской России с певцом русской свободы. Ответка поэта не заставила себя долго ждать.
Первый Коля – типа главный,
Остроумен и хитёр,
Но Сергеич, малый славный,
Таки холку Коле тёр.
И не только Николаше!
Всех пришпилил он чуток:
И Петюня [*1] был не краше,
И Катюха [*2], и Сашок [*1].
Хоть и видывали виды,
Мы, вникая сей закон,
Знаем, где какие гниды
Лезли на российский трон.
Дона Педру, ну который Петя-Раз, которому Petro primo Catharina Secunda, оставим на потом, на закуску вкупе с Колей-Раз. Их Сергеич припечатал заодно. Хронику же империи Россия взлистнём со Второй Катюхи. Она, как водится в лучших росимперских традициях, влезла на трон через убийство. Для неё гвардейское офицерьё кокнуло бедолагу Петра 3-го, походу наследного шведского принца, полгода побывшего российским императором.
Сергеич отметился по сей Секунде где-то так:
В аллеях Сарского Села…
Старушка милая жила
Приятно и немножко блудно,
Вольтеру лучший друг была,
Наказ писала, флоты жгла
И умерла, садясь на судно.
Судно Катюхино, в просторечии тубзик, по дереву было вроде как сработано в том числе из польского королевского трона. Даже если и так, то не этим отметилась Катюха Секунда в последние секунды жития ея, а голой задницей сверкнувши.
ПС
С очевидностью Сергеичу очередной зачёт по венценосной историографии положен непременно.
Пять с минусом по социологии выставляется хоккеисту Панарину:
Почему с минусом? Потому что «родина=государство» только у мудаков, которые необязательно негодяи и подхалимы. Но мудаки обязательно.
Ну, а зачёт за семестр ему можно было бы вкатить, если бы он заодно ответил на вопрос «Что такое государство?»
...Нас мало, не укроется проказник…
Про «Гавриилиадные» от 1828 года разборки Пушкина с Николаем написано было давно, к примеру, В.Брюсовым более 100 лет назад:
(Брюсов В. Гаврилиада. 1908-1918)
Но лишь недавно стало понятно, почему пришлось утереться его величеству. Я прочёл об этом у Козаровецкого.
Кратко повторим основные моменты этой истории. По церковной линии холопы написали жалобу на хозяина, что дескать чтением похабной поэмы он развращает их в вере. Дело дошло до Николая, и тот приказал найти автора. Причина гнева самодержца достаточно очевидна – поэма внешне «наезжала» на один из трёх столпов тогдашнего общественного мироустроения империи «Православие. Самодержавие. Народность.»
Проказников было мало, укрыться автор не смог, и Пушкину пришлось выкручиваться. По-перву он попытался было перевести стрелки на гусар, но Николаю хватило ума вывести, что никаким гусарам такое не под силу, и он продолжал давить. Тогда Сергеич написал императору письмо, а тот по прочтении оного распорядился дело закрыть. И оставить всё как есть!
Козаровецкий разумно предположил, что Николай поступил так ввиду очень вероятного объяснения Сергеича, что в «Гавриилиаде» имелись в виду любовные приключения секс-бомбы Александровских времён польки Марии Нарышкиной (Четвертинской), бывшей среди прочего многолетней любовницей Александра-1. Если бы эти тайны росимперского двора были сделаны достоянием публики, то «благоверной» императорской репутации был бы нанесён непоправимый ущерб.
Жаль, что умница Козаровецкий не сделал следующего элементарного шага: ведь Николаша тем самым наступил на горло собственной песне! Ибо вопреки его жёсткой политике наказания за любое кощунство он был вынужден санкционировать существование внешне богохульственной поэмы и публично никого за неё не наказывать!
Вышло, что литератор «поимел» императора!
И это было тем болезненней для божепомазанника, чем более был он убеждён ходом вещей в своей практической всесильности, во всяком случае в области человеческих отношений.
…И не вытерпел гонец!…
Наткнувшись бысть на касательную до Диплома рогоносца переписку двух персон (Персона 1 – типа во многих лицех – редакция журнала «Наш современник», Персона 2 – витринный классик пушкинистики Непомнящий, который вроде ещё и председатель Пушкинской комиссии):
Персона 1:
<<<Якобы Пушкин сам на себя сочинил “рогоносный диплом”. Первооткрывателем стал А.Королёв, опубликовавший свой опус в журнале “Искусство кино”. Далее последовали сочинения академика Н. Петракова, соавтора небезызвестной программы “500 дней”. “Концепция” Н. Петракова изобилует оговорками: “возможно”, “ищи — кому выгодно?”, “видны следы когтей поэта”, “смею предположить”, “думаю”… Но уже ничего не “смеет предположить” и не “думает” В. Козаровецкий, от которого, “зная моё перо и чутьё на сенсации” (по его собственному признанию), можно было ожидать чего угодно. И это “что угодно” последовало в “Московском комсомольце” и в “Парламентской газете”. … Когда подобные “сенсации” являются достоянием узкого круга современных несостоявшихся “литературоведов” — одно дело. Когда они усиленно вбрасываются в массовое сознание — дело совершенно другое. В этих условиях мы обратились за комментарием к классику русской пушкинистики XX столетия Валентину Семёновичу Непомнящему.>>>
[Отметим истины для, что "когти поэта" и "смею предположить" - они у Королёва, а не у Петракова. Но видать, нетупорылкам из редакции "Нашего современника" в этих условиях это никакой рояли не играет.]
Персона 2:
<<<Уважаемая редакция, версия, о которой идёт речь, известна мне со времени её возникновения на рубеже столетия; известны и её вариации. Я, насколько помню, на неё печатно не реагировал [я сейчас пущу слезу - какая глыбища сподобилась снизойти!!! - idohturov (и ранее, и далее в квадратных скобках)]: растерялся как-то перед простотой и, главное, современностью этого открытия. >>>
[Далее Непомнящий перечисляет, что якобы известно нетупорылкам: а) получив анонимку, Пушкин решил (Непомнящий ещё и ясновидец?), что это затея Луи Геккерна; б)поэт подозревал в причастности к затее "одну даму" (тут Непомнящий таки подпустил вероятности в "известие")... (речь, по-видимому, об Идалии Полетике...); в) в свете обвиняли в этом грязном деле и кн.П. Долгорукова, и кн. И.Гагарина, и министра К. Нессельроде, и министра С. Уварова; одним словом, тень пала на многих. (Не читал, что ли, Непомнящий Лисунова? Или читал, но ничего не понял? ) ]
<<< … если — по указанной версии — Пушкин сам фабрикует мерзкий пасквиль, то это подлость. [последние три слова - мои, но суть того, что желает сказать Непомнящий, они передают точно, а процитировать этого нетупорыла невозможно! - мало что у него мысли бессвязны, он к тому же немудак. (Ну если это сам он писал)] …Подлецом Пушкин предстаёт только в наше время, в названной версии…Впрочем, я увлёкся и выражаюсь неточно. Ничего близкого к понятию подлости нет ни в лексике, ни в логике версии [Непомнящий - не только нетупорыл, но и нешизик?]: речь идёт именно о выгоде, находчивости, тактическом ходе и пр… Впрочем, копаться в подробностях, вообще полемизировать, то есть вступать в диалог, нет смысла. Мы имеем дело с явлением эпохи конца человеческой культуры — эпохи, в которую России, родине Пушкина, вступать тошно. >>>
замечаем:
В НЕ ПОМНЮ ЧЬЕЙ КОМИССИИ
НЕДАВНО ЧУДО БЫЛО:
ПРОПАЛИ ХАРИ ЛИСИИ,
ЗАТО ЯВИЛИСЬ РЫЛА.
ПС1
Почему нетупорыл Непомнящий – немудак? Потому что в государстве Россия не мог и не может родиться никто.
ПС2
А почему во всякоразных комиссиях и редакциях сидят всякоразные нетупорылки? А потому, что ни «Россия», то «оно», и это – истина давно.
ПС3
Почему что ни состоявшийся «литературовед», что хучь Вацура, что ещё какая Петрунина с витринным классическим немудаком Непомнящим, – то нетупорыл, ни рожна в Пушкине не понимающий? Ну почему?
Вот в чём она – советская сила:
В качестве и стандарте массовой потребительской продукции!
Печь сделана 40 лет назад и до сих пор вполне себе работает. Это раз.
А свежепутинское ведро понадобилось из-за того, что больше мосол никуда не помещался. И оно стопроцентно подошло к печной конфорке советских времён! Это два.
ПС
Вообще, я считаю, что автомобили должны делаться на основе стандартной модели (в пределах правила Парето, само собой), а автозапчасти поэтому стоить грош. Это раз. А капитализм погибнет в результате перерасхода ресурсов планеты на разносортные аккумуляторы для мобилок. Это два.
Вторая точка над Ё – это ещё одно соображение по поводу сына, который любитель Русской Словесности.
Кратко повторим странности #2-#5:
«Белкин родился от родителей. Отец его был женат на девице. Сын их получил первоначальное образование. Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку».
Смех смехом, но из этого текста следует, что у Белкина и их сына разные родители!
Так и было на самом деле. Родитель Белкина (Александра 1-го) и паспортный отец «их сына» (Николая 1-го) император Павел мало того, что сетовал: «Вам, как одному из немногих, которому я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что холодное, официальное отношение ко мне цесаревича Александра меня угнетает… Тем более это грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же? <…> Бог весть! Мудрено покончив с женщиной всё общее в жизни, иметь ещё от неё детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая незаконным» «, но и хотел сбагрить Колю Бабкина куда подальше: «Всё же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг «к дядям», с глаз моих: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя!«
+++
Осталось только проверить «биографическое известие» от Сергеича: почти в одно ли время скончались родители Николая 1-го, а именно императрица Мария Фёдоровна и придворный чел Данила Бабкин? Оставим это Шмиду и компании. У них пропуск в архивы есть.
Время идёт, а мысль всё не успокаивается. Общий смысл картины Сергеича маслом ясен, но отдельные элементы мозаики пушкинского текста остаются невскрытыми. И таки открываются по ходу пьесы!
В этой короткой заметке речь пойдёт о странности #3: »Покойный отец его, секунд-майор Белкин, был женат…». Смех-то (покойный был женат) смехом, но почему секунд-майор?
А вот почему. Секунд-майор, попросту помощник заместителя, – это четвёртая персона по старшинству в полку. Вот и Павел был четвертым в полку императоров после трёх Петров.
Сгодится сия инфа за ещё одно биографическое известие? Вполне.
…Везде, во всём уж как-нибудь подгадит…
[Повторю, что применять "Методу от Сергеича" лучше к аутентичному тексту. Мною использовались прижизненные публикации повестей от 1831 и 1834 гг. Сразу отмечу два отличия в этих изданиях: только первое издание было "классическим" - там в "шапке" было "ПОВЕСТИ ПОКОЙНОГО ИВАНА ПЕТРОВИЧА БЕЛКИНА, изданные А.П.". В издании 1834 сначала значилось "ПОВЕСТИ изданные АЛЕКСАНДРОМ ПУШКИНЫМ", без добавки после "Белкина". Разнился и зачин "Предисловия": вместо "книги, предлагаемой" от 1831 г. в 1834 году напечатано "Повестей И.П.Белькина, предлагаемых". IMHO, отличие в текст второго издания вводилось по требованию цензуры, дабы исключить использование книг в криптографических целях. Коллаж ниже (кроме строчек "Памятника", само собой) составлен по изданию 1834 г.]
Совокупность начальных, «рамочных» условий применения «Методы» к «Предисловию» состоит в следующем:
1.Покойный не был знаком ближайшей родственнице и наследнице.
2.Издатель лично с ней встречался.
3.Информация о Белкине получена в письме «почтенного мужа», который был другом не только Белкину, но и его отцу.
4.»Почтенный муж» – оставшийся анонимным персонаж, для которого звание сочинителя неприлично.
5.Издатель, вопреки своему заявленному «безо всяких перемен и примечаний», правил (!) текст письма «почтенного мужа» изъятием анекдота и ссылкой на «особ».
6.Имена – вымышлены.
7.Это чья-то биография, и имеющихся в тексте деталей весьма достаточно, чтобы заключить, о ком идёт речь.
Учитывая сказанное ранее в «сила метода #1″, из условий 1-2, 6 принимаем за рабочую гипотезу, что Белкин – это Александр-1, и переходим к разбору «странностей» соответственно «Методе от Сергеича».
Странность #0 – это явный, бросающийся в глаза и по языку «косяк» с датами «сего месяца». С очевидностью исходный текст письма гласил «Почтеннейшее письмо ваше, в коем вы изъявляете мне свое желание…«, а слова « от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца» – это вставка Издателя в очередное нарушение «безо всяких перемен«. И сделано это Пушкиным, я так думаю, намеренно – с целью компрометации дат. Поэтому этот «косяк» «выправляется» кардинально: принимается, что Издателем переменены все (!) даты письма «почтенного мужа», за возможным исключением последней, поскольку в аутентичном тексте она идёт после закрывающих кавычек.
Тогда все датировки в письме, и основанные на них арифметические подсчёты можно считать ненаписанными или заменить звёздочками.
Странность #1 – в подтверждение рабочей гипотезы прикрытая глуповатостью «почтенного мужа» возможная очередная правка Издателя («могу» вместо «смог»). Так или иначе здесь повторно намекается, что якобы покойный Белкин – Александр 1-й – на самом деле жив.
Странность #2 – посмеёмся над «родился от родителей», хотя и бывает, что отец по паспорту и фактический родитель – это разные фигуры. Особенно часто это бывало у царей-королей, пристраивавших своих незаконнорожденных чад под другие фамилии.
Странности #3,4 – посмеёмся и здесь: на каких только девицах, в разных состояниях-положениях находящихся, всех этих Мариях Фёдоровных из всякоразных домов, фрейлинах и прочих Аннах Лопухиных не были «женаты» российские императоры! Отец Александра Павел – не исключение.
Странность #5 – этот сын вполне подходит под Николая 1-го. Тот как раз-таки пристрастился к чтению и озаботился русской словесностью аж до издания «чугунного» цензорского устава.
Странность #6 – ключница эта, искусница рассказывать истории, и есть Карамзин, автор «Истории государства российского», официальный по именному указу Александра историограф. Чин Карамзина соответствовал чину камергера, регалией которого как раз и был ключ. А окна карамзинского флигеля были заклеены по зиме 1825 г., не только для защиты от сквозняка ввиду его простуды во время восстания декабристов – от пушечных залпов потрескались многие окна в Петербурге. И это – восстание декабристов – действительно первая часть «романа», который начал и не кончил Александр 1-й (а завершил его братец Николай).
Странность #7 – Я полагаю этого «почтенного мужа» за Аракчеева. Сей муж действительно был весьма «почтенен», занимая вторую позицию в империи, да и вызывался императором неоднократно, к примеру, для усмирения крестьянских волнений в военных поселениях. Аракчеев – большой друг императоров что Павла, что Александра, – стопроцентно подходит не только к условиям 3 и 4, но и ко многим «гладким» деталям текста «Предисловия».
Странность #8 – рукописи эти – они из разряда «быть по сему» на жандармских рапортах про всяких «особ».
Странность #9 – действительно, зачем серому кардиналу империи вступать в звание сочинителя? Но есть ещё и тонкость этой «странности» – информация от этого «мужа» им не сочинена, следовательно, точна.
А теперь кратко пройдёмся по «гладким» местам текста «От издателя». И станет очевидно, что Пушкин описывает времена правления императора Александра.
Александр 1-й действительно ослабил строгий порядок, заведенный Павлом. Речь идёт о его многообразных, в том числе либеральных реформах, включая, к примеру, указ о вольных хлебопашцах. При нём увеличилось и число крестьян – в российское подданство перешли Восточная и Западная Грузия, Мингрелия, Имеретия, Гурия, Финляндия, Бессарабия, большая часть Польши (вот как насчёт «птиц» при дворе его величества – не знаю). Впав в религиозный мистицизм, он буквально предал свои дела распоряжению всевышнего. Аракчеев, будучи влиятельнейшим приближённым государя, действительно сносился с ним почти каждый день.
Был зело склонен Александр и к женскому полу: от Нарышкиной и других любовниц у него было около десятка внебрачных детей.
«Иван Петрович был росту среднего, глаза имел серые, волоса русые, нос прямой; лицом был бел и худощав» – это, если лапидарным полицейским языком излагать, портрет Александра 1-го (поржать над худощавостью лица не возбраняется).
И занемог, и для всей публики, включая Аракчеева, скончался Александр 1-й осенью (только 1825 года) как раз от простуды: «Всю жизнь свою провёл в дороге, простыл и умер в Таганроге«. Да только его жена – императрица Елизавета Алексеевна – не узнала персону, находящуюся в гробу.
+++
Итак, предисловие «От издателя» – это таки весьма достаточное биографическое известие, и не только про Александра 1-го!
И несмотря на циркулярные, а против пушкинского свободомыслия особые меры проверочного контроля, не смогла имперская цензура – все эти Бенкендорфы и их шестёрки Булгарины – врубиться, что же на самом деле вещует издатель А.П., и пропустила «Предисловие» в печать.
Опять подгадила Пушка-Маврушка Параше-Николаше!
А современные «цензоры» – все эти маститые и не очень филолохи – пусть хоть до второго пришествия спорят, зачем нужен был этот Белкин.
PS
Ну как, сгодится ещё одна повестушка в актив Сергеича как «историографа Ордена рогоносцев»?
Если до письма по беглому взгляду имеется только одна странная фраза, то в письме «почтенного мужа, бывшего другом» странность на странности сидит и странностью погоняет. Чуть ли не после каждого предложения хочется задать вопрос из поздней, советской киноклассики: «Как тебя понимать, Саид?»
Просто перечислим их хоть сколько-то (всё до молекул учитывать необязательно), заодно и поржём в стиле Баратынского. Это своего рода исходные данные – чем чётче они сфокусированы, тем легче решить задачу.
0.Датировки, указанные в начале письма «Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание…» проблемны и по смыслу текста (15-й месяц?) и с виду (потому что отсутствует «-го» у 23), и помимо этого конфликтуют с датой в конце – 1830 году Ноября 16, если её считать за дату этого ответного письма «почтенного мужа».
1.»...всё, что из его разговоров, а также из собственных моих наблюдений запомнить могу» – этот «покойный Автор» не такой уж и покойный, что ли? И может разговаривать, и другими наблюдаться?
2.»Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году» – А что, бывает, что рождаются не от родителей?
3.»Покойный отец его, секунд-майор Белкин, был женат» – А что, бывает, что покойники женятся?
4.»был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных» – Что это ещё за девица из дому? Не Трафилина, что ли? И, часом, не беременна ли была?
5.»Сын их …» – это всенепременно Иван Петрович Белкин? А может, другой какой-нибудь сын-Белкин, допустим, младший брат?
6.Старая ключница не напоминает ли старую стряпуху Фёклу-Карамзина из «Домика в Коломне» (та тоже была лишена чутья и слуха, а эта плюс к неразличению достоинства купюр ещё и с искусством рассказывать истории)?
7.»…неоднократно вызывался восстановить прежний, им упущенный, порядок«: Повесткой по почте вызывался или адьютант какой приезжал?
8.»…в рукописи Г. Белкина над каждой повестию рукою Автора надписано…» Что это за Г.Белкин? Автор и Г.Белкин - это разные персоны, что ли?
9.»…прошу никак имени моего не упоминать; ибо хотя я весьма уважаю и люблю сочинителей, но в сие звание вступить полагаю излишним и в мои лета неприличным» – а не мог ли «насочинять» чего в письме и этот желающий остаться анонимным, но не желающий вступать в сочинители «почтенный муж»?
Разбором этого десятка явных «непонятностей» и стыковкой их с остальными имеющимися в тексте с виду «гладкими» деталями займёмся далее.
Тупому умишку да Пушкина книжку?
Я этого «непререкаемого» витринного литературо-»веда» (Вацуро, Записки комментатора, 1994, из «Вместо предисловия», в разделе «Пушкин» есть и «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» ) за язык не тянул:
<<< Художественный текст любой эпохи — особый мир, живущий по своим законам, которые с течением времени сменяются другими и становятся «непонятными». Нет ничего ошибочнее и наивнее столь часто встречающихся попыток найти здесь намеренную «загадку», «тайну», «шифр». Загадки в старинных текстах встречают нас на каждом шагу, — но они созданы не писателем, а временем. >>>
Вацура – тупица, и этим гордится?
Но если это Вацура не от очевидной тупости, то тогда от неочевидной подлости.
Повторим основное правило «Методы от Сергеича»: посредством крипто-языка опубликовывается та или иная блокируемая цензурой информация. Использование «Методы» состоит в поиске таких мест в «непонятном» пушкинском тексте, которые генерируют некие сигналы, свидетельствующие о возможном применении Пушкиным крипто-языка, и тщательном обдумывании, что же на самом деле здесь может говориться, с учётом, естественно, общей направленности текста.
Подключим «Методу» к самому началу опуса т-ща Белкина исключительно для демонстрации мощности подхода.
Что имеется по предисловию «От издателя»? Общая направленность – это чья-то биография, и как раз с виду «непонятно» зачем нужный текст: когда ещё тупорылки из «Телескопа» отмечали, что из письма, рассказывающего о г-не Белкине, они не узнали ничего, что объяснило бы им, зачем Пушкин это написал. Ну так на то они и тупорылки! Прошляпили, к примеру вот эту странную фразу Сергеича ещё до письма: «покойник вовсе не был ей знаком«.
И это говорит не только ближайшая родственница, но и наследница! А я, прочитав это и немного похохотав, могу вывести только отсюда, что, к примеру, жене предъявили труп якобы её мужа, но она заявила, что стопудово никогда не знала этого умершего человека! Это раз. Издатель А.П. встречался с этой женщиной лично! Это два.
А вот теперь пошла «Метода»: если принять, что Сергеич не будет распинаться, криптографически описывая жизнь какого-то кучера Пахома, и скорее всего речь идёт о биографии какой-нибудь персоны типа императорской, и к тому же знать исторический факт, что покойный Александр-1 с чего-то очень сильно поменялся внешним обликом, стоило ему очутиться в гробу, то можно сделать и третий вывод (само собой, это предположение, равно как и далее): а не про псевдокончину ли Александра 1-го рисует здесь Пушкин под покровом этого покойника? И четвёртый: а не Елизавета ли Алексеевна, в девичестве Луиза Баденская, эта Марья Алексеевна Трафилина? И пятый: в Таганроге в 1825 году если кто и умер, то вовсе не император Александр! И шестой: в Белёве в 1826 году если кто и умер, то вовсе не императрица Елизавета Алексеевна!
Вот что животворящая «Метода от Сергеича» может сотворить всего лишь из одного прозаического предложения!
Вот что может поведать даже не приятель покойника Белкина!
(Ну, а Шмид со своим Геем могут продолжать кукарекать о знаменательном отсутствии в «Предисловии» какой-либо существенной информации сколько влезет).
PS
Конечно, в этих криптограммах кросс-чекинг никогда лишним не бывает. Соответственно, актуален и вопрос: а мог ли Сергеич лично видеться с «воскресшей», хоть и «почившей» официально в Белёве Елизаветой Алексеевной после 1826 года и до 1830 года?
А вы гляньте на эти «лишние 200 вёрст» в «Путешествии в Арзрум» от 1829 года:
Ну и как оно? Не обжигают эти три *** после Белёва?
…Везде, во всём уж как-нибудь подгадит…
РЖУНИМАГУ!!!
А что же имеется у маститых и не очень по предисловию «От издателя»?
Вацура не кукарекнул по теме ничего путного, никакой крупицы не восстановил, видать, и по-крупному отъехал лишь на этом: «Вопрос о том, какую роль играет в «Повестях Белкина» сам Белкин, до сего времени остается спорным«.
Мадам Петрунина, козырнув типа детальным анализом источников, отметилась распедаливанием на тему времени его написания:
«Несмотря на широкое распространение точки зрения, согласно которой предисловие к «Повестям Белкина» было закончено к 14 сентября (т. е. тогда, когда трех повестей из пяти еще не существовало), эту точку зрения опровергают показания автографов и косвенных источников. Одновременно те же источники позволяют существенно уточнить бытующие представленияо том, когда определилось намерение Пушкина выдать болдинские повести за создание вымышленного автора, а себя — за издателя его рукописи».
После пары страниц, наполненных «по-видимому», «Известный текст позволяет лишь догадываться…», «сказать сейчас трудно», «в творческой практике Пушкина, насколько мы можем судить о ней…», «Видимо, завершив «Гробовщика», Пушкин ощутил…», «Вряд ли будет большой натяжкой предположение…» и прочим подобным, эта филологическая докторша заключает:
«Предисловие же «От издателя» как реализация этого, достаточно определившегося замысла написано было уже в ноябре, после прекращения работы над «Историей села Горюхина», и автограф свидетельствует о стремительной быстроте и о легкости, с которой писалось это предисловие, ясное для истинного его автора не только в целом, но и в деталях».
Что можно сказать в ответ?
А то, что если не только смотреть в текст Пушкина, но и видеть, то станет не только абсолютно без разницы 14 там сентября или какого ноября, но и уяснится, что написанное Сергеичем обдумывалось им тщательнейшим образом, а настоящие черновики уничтожены заведомо, чтобы в путь до Нерчинска не махнуть. Также станет очевидно и не будет «думаться», зачем «Пушкин до последнего момента «придерживал» предисловие, не отсылая его издателю П. А. Плетневу«. Не дано было мадам Петруниной понять причину этой подстраховочной «загогулины» Сергеича: предисловие ушло к цензорам только после того, как цензуру прошли сами повести, ибо очень опасной штучкой было это «Предисловие от издателя»!
Хоть и остепенённой, но недалёкой в постижении пушкинского творчества филологине только и остаётся, что «подметить» пустое и выдать очередную чепуху:
«Потому-то тема поколений, тема «отцов» и «детей» является сквозной для «Повестей Белкина», включая сюда и предисловие «От издателя». Она осложняет и обогащает картину общего движения и развития характеров, позволяя подметить в «детях» то, чего не знало поколение «отцов»…»
Ну, а что скажет свет очей наших, многоупорный профессор Шмид? Увы, не только ничего определённого:
«По поводу призматической релевантности «автора» Белкина и фактической роли его идеологической и языковой точки зрения в научной литературе до сих пор не существует полной ясности. … История создания предисловия все еще до конца не выяснена и, видимо, уже не будет выяснена никогда«,
но и чего похлеще.
Шмид попытался было задрапировать беспомощность своей мысли в теме «Предисловия» пустым девятитезисным многословием: «В связи со все еще дискуссионым вопросом о призматической функции Белкина и о роли его точки зрения мы выдвигаем следующие девять тезисов«.
С одной стороны, лучше бы он этого не делал, потому что из сообщаемых им далее в примечаниях частностей, к примеру, из вот этой:
«Уже «Телескоп» [1831. Ч. 6. № 21. С. 118] отмечал, что из письма, рассказывающего о г-не Белкине, мы не узнаем ничего, что объяснило бы нам его «взгляд на вещи»; его внешность и образ жизни не представляют никакого интереса. К вопросу об ограниченности сознания добропорядочного автора письма см.: [Черняев 1900в]. О знаменательном отсутствии какой-либо существенной информации о Белкине см. из последних работ: [Гей 1989,93]«
мало того, что с очевидностью следует, что никто по сю пору так и не въехал, зачем вообще Сергеичу понадобилось предисловие от издателя. Писать такое – «О знаменательном отсутствии какой-либо существенной информации о Белкине см. из последних работ: [Гей 1989,93]« – после пушкинского «а вместе с тем как и весьма достаточное биографическое известие«, значит расписаться в знаменательном отсутствии понимания мысли Сергеича не только у себя, но и у всех этих разносортных литературоведов со времён Пушкина!!!
С другой стороны, получается, что надо сказать Шмиду спасибо за избавление от хлопот. Ибо прочитаешь только одну такую фразу только одного, но по-немецки упёртого педантично-тщательного «веда», и осознаёшь, что можно не читать их всех!
Следовательно, выжать хоть какую-либо каплю по «Предисловию» изо всей разномастной вацуро-…-петрунино-…-шмидовской «научной литературы» не получится.
PS
Масть у этой литературоведческой братии не та, не наша, не пушкинская.
Чего не хватило Давыдову и Бетеа, чтобы вникнуть в суть этой повести? А какая мне разница? Пушкин – это вам не Антоны Васильевичи Толстоевские с их расписными портянками для скучающих недотёп, его надо востро читать! И знать, что во-первых, Сергеичу и дохтуром запрещена унылость, а во-вторых, что у него слово держит честь!
Истины для скажем, что «Гробовщик» раскололся вторым после «Предисловия» (которое было взято «методой от Сергеича», и об этом будет сообщено далее). В «Гробовщике» же целенаправленно выискивалось, где бы поржать в стиле биений Баратынского, поскольку использование там «методы» было маловероятно – она уже была применена.
Смешно, но «Гробовщик» вскрылся после некоторого раздумья на прозаическую, чисто производственную тему: а где же мастерская-то Прохорова? Где поместились все эти рубанки, верстаки, пилы, топоры, гвозди, склад с запасом осин, дубов и ёлок? Это добро никакими дрогами за 4 раза не перевезёшь. А фомкой-ломиком выступило слово Сергеича «произведение» – когда Пушкин во второй раз (первый раз было «изделие») употребил другое, слишком пахнущее творчеством слово вместо слова «гроб»: «…запрашивать за свои произведения преувеличенную цену у тех, которые имели несчастие (а иногда и удовольствие) в них нуждаться«.
А может, никакого цеха-мастерской и не было? Что если «изделия»-»произведения» от А.П.Прохорова – это не гробы, а что-нибудь другое, имеющее прямое отношение к творчеству? К литературе? Ба, да это же сюжеты, скелетные модели! Так сказать, нематериальные активы! Вот их-то в набросках и начистовую вкупе с домашним скарбом можно перевезти за 4 раза, и места много не занимают, и для их производства по-крупному надо только ручку и бумагу.
А сам Прохоров – да это же литератор! Поставщик и отделыватель сюжетов! Изготовление и расцветка, починка и сдача их напрокат тем убогим, кто сам настрогать не в состоянии!
Вот где и пошла ржака по-баратынски!
Прохоровские гробы всех цветов и всякого размера – это те или иные литературные сюжетные штампы, а шкапы с траурными шляпами, мантиями и факелами – отделочные текстовые детали, все эти сравнения и прочие метафоры.
Помещение покойничка в гроб – это наполнение некоего пустого модельного сюжета конкретными персонажами.
Похороны – продажа произведённого литературного инфо-продукта.
Вот не получились толком «похороны» отставного бригадира – продажи свежеиспечённого романа не пошли. Сочинитель ли подпростыл где под проливным дождём, муза ли недолго у него посидела, но старые приёмы стали терять свою эффективность («многие мантии от того сузились, многие шляпы покоробились«), и потерявшая в занимательности книжка не особо раскупалась. [Как там Баратынский, не смеётся ещё?]
Вот и свербила Прохорова мысль подзаработать на сюжете с купчихой Трюхиной, но никак не получалось склепать что-нибудь симпатичное вот уже целый год… [Как там Баратынский, забился в приступе смеха?]
Вот и приснилось Адрияну, что померла днесь Трюхина. Сиречь, сложился замысел, и сваялась наконец-то затрюхинская повестушка! Хоронить, стало быть, можно Трюхину в книжку, и на продажу её в книжную лавку!
Не знаю, как там было у Баратынского, а я ржунимагу !!!
+++
Что, перестать, или пустить на пе?…
Это не я, это Сергеич в «Домике в Коломне» вопросом задаётся. А мне объёмы набирать для диссера по пушкинистике без надобности. И поржать, листая очередные распедаливания за т-ща Белкина от очередного туповастого литературоведа, вряд ли получится.
Так что сами уж как-нибудь допрёте, кто, что и как в «Гробовщике» далее, и какие такие кренделя выпекал толстый немецкий булочник.
Скажем спасибо предыдущему оратору Вацуре за краткость, потому что от объёма текста, уделённого т-щу Белкину Петруниной и Шмидом, можно припухнуть конкретно. Но если Петрунина, как и положено классической докторше-филологине времён исторического материализма, подошла к вопросу чуть ли не с марксистских позиций, учинив по ходу многоперсонный, но пустословный парад по преимуществу советских изыскателей «крупиц», то профессор Шмид из Гамбурга распедалил белкинские темы по-немецки козырно, с привлечением и иноязычных участников.
Сразу отметим результат «выжимки» – ноль. Что у самой Петруниной, что (к сожалению) у Шмида насчёт причины ржаки Баратынского совсем ничего нет. Это значит, что таки не въехала литературоведческая профессура в Белкинский замысел Пушкина. Впрочем, наличие учёной степени может характеризовать лишь ум клиента, но отнюдь не его разум.
Петрунина начала было за здравие (Проза Пушкина, 1987): «…первой ласточкой оказался именно «Гробовщик», и это заставляет присмотреться к нему особенно внимательно«, но тут же и кончила: «Видимо, в работе над «Гробовщиком» раскрылись некие внутренние возможности избранной на этот раз повествовательной формы…[в короткое время оказался осуществленным замысел сборника повестей]«.
Итак, «присмотревшись внимательно», Петрунина увидела в книге Пушкина лишь фигу «неких внутренних возможностей», и оставшись озадаченной ["Фантастическое принципиально чуждо «Повестям Белкина» с их установкой на непритязательные рассказы о непритязательной жизни. Тем более озадачивает единственное исключение из этого правила"], отъехала вполне по-пролетарски:
«Смысл повести Пушкина в том, что скромный ее герой не исчерпывается своим ремеслом, что в гробовщике он прозревает человека…Замороченный тяготами своего существования человек поднялся над мелочами жизни, воспрянул духом, заново увидел мир, людей и себя в этом мире».
Одна лишь ссылка у Петруниной зацепила моё внимание, а именно «Бочаров С. Г. О смысле «Гробовщика»» (!). Хотя априори было ясно, что и там всё по нулям, на всякий случай она была проверена. И надо же! – там нашлось чтось насчёт ржаки Баратынского! Это единственное с Баратынским место у Бочарова оказалось цитатой из какого-то Эйхенбаума: «Повесть разрешается в ничто — не произошло ровно ничего, даже Трюхина не умерла. Получается нечто вроде каламбура — тут-то верно, больше всего «ржал и бился» Баратынский...»
Нет, неверно «кукарекнул» этот Эйхенбаум. Не дался ему «Гробовщик» Сергеича, не по Сеньке была шапка.
С разбитым корытом осталась Петрунина и вот здесь (почему в книге первый «Гробовщик» оказался третьей по счёту повестью):
«Пушкин решил изменить первоначальный порядок повестей, который отражал последовательность их возникновения: «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка», «Выстрел», «Метель». Повести, замыкавшие ряд («Выстрел» и «Метель»), Пушкин перенес в начало книжки, поместив их непосредственно за предисловием «От издателя». Смысл этой перестановки безусловно неоднозначен...»,
хотя и уверенно выдала («что одна из этих причин может быть уверенно названа уже сейчас«) очередную во-имя-человеческую туфту:
«Так или иначе, но, заметив сам или с помощью первых слушателей и читателей повестей, что книжка имеет достаточно к этому времени известную «поэтажную» композицию, Пушкин поспешил ее разрушить, ибо, заостряя внимание читателя на социальной дифференциации выведенных характеров, она вступала в противоречие с одной из глубинных идей «Повестей Белкина». Человека определяет здесь не сословный или имущественный статус».
А что же путного по «Гробовщику» дал дорогой профессор В.Шмид?
Он также начал за здравие, отметив особую роль этой повести и упомянув при этом неких Бетеа/Давыдова (эти будут интересны ниже далее особо):
«Как видно из рукописи, план всего цикла возник у Пушкина только по завершении «Гробовщика». Это следует иметь в виду, когда ставится вопрос о единстве цикла и об особой функции в нем рассматриваемой повести. Те интерпретации, которые придают «Гробовщику» особое циклообразующее значение, основываясь на позднейшем центральном расположении этой повести, или же усматривают в ней ключ к единству и значению цикла (напр. [Бетеа/Давыдов 1981; Давыдов С. 1985]), подлежат перепроверке…»
и вслед за Петруниной тут же кончил ерундой:
««Гробовщик» представляет собою художественное отражение парадокса, чрезвычайно ясно осознанного Пушкиным в конце лета 1830 г.»
А вот в последующем распедаливании темы о парадоксе ( гробовщика, «который извлекает выгоду из смерти, живет тем, что умирают его клиенты»,) и переходе его в абсурд ( вывески, изображающей бога любви с опущенным факелом, знаком смерти, и надписи на ней о починке и сдаче напрокат гробов), Шмид даёт следующую «тёплую» информацию (этот мотив номер 2 из трёх об абсурдности надписи приводится полностью):
<<2. «Гробовщика» можно читать, как показано у Бетеа/Давыдова [1981, 16—18], — как метапоэтическую автобиографию. Тогда прозаический герой с инициалами А. П. (в рукописном варианте А. С. П.) обозначает автора, А. С. Пушкина. Гробовщик начинает изготовлять свои «произведения» [90] в 1799 г., в год рождения Пушкина; переехав в новый дом (в аллегорическо-метапоэтическом плане это переход к прозе) и найдя в нем «суматоху», он начинает вздыхать о своей ветхой лачужке, «где в течение осьмнадцати лет все было заведено своим порядком» [89]. Вышеназванные авторы расшифровывают это таким образом, что 1830 г. — это восемнадцатый год творческой деятельности Пушкина, а русская проза — тот дом, в котором строго соблюдались правила романтического, сентименталистского и нравоучительного канонов.
Свое автобиографическое объяснение получает и сон гробовщика. Скелет Курилкина, пытающийся обнять Прохорова за то, что тот продал ему первый из своих гробов, — это не кто иной, как старик Державин.14 В 1815 г. престарелый поэт хотел заключить в объятия юного лицеиста, после того, как тот продекламировал свою выдержанную в стиле мастера оду «Воспоминания в Царском Селе» (1814). Но молодой поэт убежал от восхищенного учителя. В повести же прозаический двойник поэта отталкивает скелет Ку рилкина так, что тот «пошатнулся, упал и весь рассыпался».
Абсурдность вывески Бетеа/Давыдов объясняют при помощи сложной метапоэтической конструкции. Сочетание Амура и гробов они считают эмблемой тематического единства «Повестей Белкина». Соединение любящих и похороны третьей силы (Сильвио, Владимир, Вырин, старинная семейная вражда в «Барышне-крестьянке») образуют общую, циклообразующую тему последующих четырех повестей, в которых Пушкин выступает в качестве свата (matchmaker) и гробовщика (coffinmaker). Автор как бы выступает в роли Амура, когда хоронит своих несчастных героев:
Оба сразу: мрачный гробовщик и проказливый бог любви, А. П. соединяет счастливые пары над могилами шаблонных героев и тем самым соединяет русскую прозу с западноевропейской традицией над могилами отечественных поэтов. Он чинит старые гробы, чтобы обеспечить колыбелями отпрысков этого божественно организованного брака [18].
Это изящное объяснение предполагает, правда, что когда Пушкин писал «Гробовщика», он не только уже держал в голове план всего цикла, но и ясно осознавал его сквозную тему. Но если исходить из истории создания повестей, как она отражена в рукописях, такое предположение малоправдоподобно. Важно, однако, то, что многие мотивы «Гробовщика» действительно содержат автобиографические аллюзии.>>
Бетеа/Давыдов, обозрев рукописные А.С.П., чуть было не провалились в яму с замыслом Сергеича (возможно, их сбило с толку отчество Адрияна «Прохорович» – выяснять это у меня нет обязанности). Если бы они там очутились, то и инфа от них была бы погорячее, и заржали бы они вслед за Баратынским.
Ввиду того, что остальное у Шмида по «Гробовщику» стоит прочтения, но не стоит упоминания здесь, обойдёмся лишь финальным заключением гамбургского профессора:
«Не следует недооценивать Адрияна Прохорова.
Он не такой этически глухой «демократический герой» с неразвитым самосознанием, каковым его не раз представляли. Правда, в своем корыстолюбии он стал жертвой парадокса, заключающегося в том, что гробовщик живет смертью. Вытесняя мысль о своеобразии и особенности своей профессии, он хотел воспринимать себя как обыкновенного удачливого торговца. Извращая заботу о клиентах, он мыслил и говорил о мертвых как о живых и рассматривал живых только как будущих своих благодетелей. Басурманами он считал тех, кто, по его мнению, не признает православия, т. е. его веры в жизнь мертвых.
Ужасом и смертельным страхом Адриян оплатил свой долг перед жизнью.
«Долг платежом красен», как говорит центральная пословица новеллы. Удовлетворение, которое предвещает пословица, войдет как составная часть в новообретенную мрачным гробовщиком радость.
Мы не можем знать, какие выводы сделает Адриян из своего сна, но заключительная сцена позволяет нам, по меньшей мере, предположить, что он перенесет гробы из кухни и гостиной в заднюю комнату, будет почаще звать дочерей к чаю, да и в делах будет честнее.»
Как очевидно из этой цитаты, 1. Шмид ушёл недалеко от «человечной» Петруниной, и 2. поржать у него не получилось.
+++
Я вот с чего шизею, дорогая редакция! Ни докторские степени, ни профессорские погоны, ни «восстановленные долгими годами крупицы» от якобы «непререкаемых» литературоведов – ничто не помогает всей этой компании понять творчество Сергеича!
Всё их пустопорожнее околопушкинское многословие можно выкинуть на свалку.
PS
А как насчёт ваших «непререкаемых» лычек, уважаемые? Их, может, тоже куда-нибудь выкинуть?
Комментарии