Очередная фигура дуэльного дела Пушкина – это виконт Аршиак (префикс д’ опущен для краткости), который атташе (или секретарь) французского посольства, читай, негласный сотрудник французской разведки.
Интересный вообще-то пацан этот «чоткий» мусье!
1.Вот так вот взять и смыться с непростой работы, для которой требуются непростые кадры! Уверен, стало быть, был Аршиак, что предстоящие разборки с начальством будут для него как с гуся вода.
2.И отпустили же его росимперцы, прекрасно зная, что чел проходит по уголовному делу кандидатом в висельники (!), и без всяких арестов, очных ставок и тому подобных допросов-протоколов-объяснительных! А ведь какие проблемы быстроногому фельдъегерю задержать мусью по пути? Тормознула же имперская гэбуха в своё время Шетарди, которого ободрали на границе как липку и плевать хотели на его ранг королевского посланника!
3.Да ещё письмо Вяземского заграничному адресату прихватил Аршиак с собой! Т.е. уверен был пацан, что пропустят его и местные блок-посты, и погранцы на границе. Гарантия, значит, ему была от росимперских, в виде беспроблемной подорожной и разрешения на выезд. Следовательно, тем, кто визировал ему паспорт, не нужно было беседовать с мусьёй на тему дуэльных деталек – им и так всё было ясно!
Таки замазан был сей «чоткий» виконт, определённо замазан!
[Вообще, надо иметь в виду, что ВСЕ иностранцы у имперской гэбухи были учтены, поскольку каждая заграничная персона проходила по специальному разделу в одной из экспедиций 3-го отделения. Следовательно, инфа, в том числе компрометирущая, там собиралась, и отчёты в папки подшивались. О таком положении дел история генерала Донадье как раз и вещует.]
Скорее всего, в кармане у Аршиака помимо письма князя Педры была ещё официальная реляция от Бенкендорфа, посредством которой ему можно было оправдаться перед своим руководством за оставление рабочего места, некая заведомо уважительная причина прекратить исполнять свои обязанности. К примеру, если он сам тотчас не уедет добровольно, то его махом уедут под конвоем по таким-то веским основаниям. Ну так, как в марте 1837 г. уехали Дантеса по резолюции императора.
Что ещё любопытного имеется по Аршиаку? А резкая перемена в поведении его как секунданта, если январь-1837 с ноябрём-1836 сравнивать. Если тогда, в ноябрьских разговорах с коллегой – секундантом Сергеича Соллогубом – виконт распедаливал, «что он всю ночь не спал, что он хотя не русский, но очень понимает, какое значение имеет Пушкин для русских«, то в январе это его понимание куда-то улетучилось. Это раз. В январе Аршиак буквально гнал Сергеича к барьеру, как на пожар, буквально не давал передохнуть, бомбардируя его своими записками. Это два.
Я полагаю, что такое переобувание виконта в прыжке было следствием нарисованного емуросимперской гэбухой предложения, от которого клиенту невозможно было отказаться. А с учётом оперативности и беспроблемности убытия его с территории, управлямой Росимперией, становится понятно, что во втором дуэльном эпизоде дела Пушкина «чоткий» Аршиак был марионеткой Бенкендорфа и просто исполнял получаемые от жандармского куратора инструкции.
ПС
Аршиаку, наверное, даже заплатили, и за участие, и чтоб не жужжал впоследствии лишнего.
Допустим, сумму в сколько-то годовых окладов, вполне покрывающую расходы на что-нибудь существенное, типа открытия собственного небольшого магазинчика – подобно тому, как в повести Сергеича заплатил Дефоржу Дубровский.
Здесь хотя и кратко, зато плотно речь пойдёт об одной из ключевых фигур дуэльного дела Сергеича – Дантесе. Портянки про его «благородство» и про детальную биографию вплоть до поросших седым мхом колен пусть расписывают витали щёголевы и всякие там костины, а мне исключительно важен один лишь приведённый А.Зинуховым факт получения Дантесом задания от имперской гэбухи по делу Донадье и последующего отчёта сего конногвардейского танцора перед жандармским чином Орловым.
Какая ещё информация о подобных контактах этого несостоявшегося голландца с росимперскими фигурами имеется в наличии?
1.Последуэльная встреча Дантеса с одним из высших представителей империи – братом императора – уже упоминалась.
2.Даже в Википедии (!) говорится, что длительное время Дантес был имперским агентом:
<<<
Многие годы Дантес был связан с русским посольством в Париже и являлся его осведомителем: так, посол Киселёв писал канцлеру Нессельроде 28 мая 1852 года: «Господин Дантес думает, и я разделяю его мнение, что Президент (Луи-Наполеон) кончит тем, что провозгласит империю» .
Почти через тридцать лет, 1 (13) марта 1881 года, князь Орлов в шифрованной телеграмме министру иностранных дел передал следующее: «Барон Геккерн-д’Антес сообщает сведение, полученное им из Женевы, как он полагает, из верного источника: женевские нигилисты утверждают, что большой удар будет нанесён в понедельник». Речь шла о покушении на Александра II.
>>>
3.В мае 1852 г. Дантес встречался в Потсдаме и с самим росимператором, типа в качестве доверенного лица президента Луи-Наполеона. Зачем? Скорее всего затем, чтобы прозондировать мнения российского, австрийского и прусского «коллег» Луи насчёт его желания стать французским императором Наполеоном III. Почему именно Дантес был определён в посланники? А похоже, Луи в курсе пребывал, что не чужак этот персонаж для по меньшей мере пары «коллег» – и по старой памяти для российского, и для австрийского, где в голландских послах уже несколько лет подвизался барон Геккерн. Коля-раз пробухтел насчёт этой встречи с Дантесом какую-то лабуду, типа «что он не примет его как официального представителя «вследствие решения военного суда, по которому он был удалён с императорской службы», но будет говорить с ним как с «бывшим офицером гвардии, осуждённым и помилованным»«. Сиречь, и спустя 15 лет после 1837 года Николаша-»Параша» отнёсся к Дантесу на словах как к своему бывшему, а на деле бывших в гэбухе не бывает, как известно.
Якобы в качестве благодарности за исполненное поручение Наполеон III пожаловал Дантесу лычку несменяемого сенатора с симпатичным прицепчиком в виде нехилого оклада (почувствовать денежную «дельточку» можно, если сравнить назначенное содержание с нытьём папаши Дантеса в письме Геккерну по поводу сумм, направляемых на «подогрев» начинающего росгвардейца). Что-то многовато для не очень обременительной миссии по сбору мнений, не требующей от посыльного каких-либо выдающихся подвигов, не так ли? То ли дело, если к ответному посланию российского императора была присовокуплена соответственная и убедительно подкреплённая просьба.
4.Косвенно вербовка Дантеса имперской безопасностью подтверждается тем, что ему легко сходило с рук разгильдяйство на кавалергардской службе. Ибо не там, не во фрунте или в казармах конногвардейского полка находились его главные обязанности!
+++
Так чем же сердце успокоилось у этого помилованного российским императором и облагодетельствованного французским долгоиграющего жандармского агента?
А вот чем (цитируется по Википедии):
<<<
По рассказу внука Дантеса, Луи Метмана, его дед «был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой, что, не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции с большой семьёй и недостаточными средствами».
>>>
Что значат эти слова Дантеса? А буквально то, что не будь дуэли, был бы он никто!
Что значит блестящая политическая карьера? А то, что от имперских персон, распоряжающихся громадными, недоступными для обычного клиента суммами, Дантесом получено вознаграждение за некую очень важную для них услугу!
Итак, Дантес и до дуэли был жандармским агентом и после многие десятилетия оставался на связи с имперской разведкой, а по его же словам всем своим счастьем он был обязан «несчастному поединку». Следовательно, щедрый компенсарик размером с пожизненное безбедное существование он получил за дуэль, за результат, за то, что смертельно ранил Сергеича. И получил он эту компенсацию именно от Росимперии, поскольку другим империям судьба невыездного русского поэта заведомо была безразлична.
Следовательно, Росимперия была заинтересована в смерти Пушкина!
Вот где хоть и не стопроцентная, но таки приличная корреляция моего взгляда на дуэльное дело Сергеича с идеями Александра Зинухова. Почему не стопроцентная? Потому что Зинухов выставляет исключительно Бенкендорфа в качестве главной пружины заговора против Пушкина, оставляя Николая практически белым и пушистым в этом деле.
ПС1
По своей ли воле действовал Дантес, когда выходил в январе к барьеру?
Нет! По своей воле он увернулся от дуэли в ноябре.
ПС2
И в Бадене отнюдь не каламбурил Дантес с братом императора, а получил из первых рук инструкции, как в дальнейшем распедаливать во всякоразных беседах дуэльное дело, и заодно оговорил суммы и сроки бонуса за выполненное по приказу Росимперии задание.
Сам факт фабрикации Вяземским в компании с имперскими гэбистами «письма графу» одним щелчком сшибает драпировочный флёр правдивости с предлагаемой потенциальным интересантам дела Пушкина лживой официальной версии дуэли. Все эти брехливые «многие тайны», которыми пытался «окутать» в угоду империи последние дни жизни Сергеича гнилой князь Педра, исчезают без следа.
М. М. Сафонов в статье «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?« (Петербургский исторический журнал № 3 (2019)) приводит эту слепленную Педрой и посланную брату императора Михаилу Романову официальную туфту:
<<<
«Бартеневу Вяземские изложили созданную ими в феврале 1837 г. легенду о гибели Пушкина, но с некоторыми добавлениями. Напомним основные черты этой легенды. Дантес ухаживал за Пушкиной. Получив анонимные письма, Пушкин вызвал на дуэль Дантеса; чтобы расстроить дуэль, Геккерн распустил слух, что Дантес добивался руки свояченицы Пушкина Екатерины Гончаровой. Пушкин узнал об этом уже после того, как тетка невесты Е. И. Загряжская и Геккерн договорились о свадьбе, и взял назад свой вызов. Свадьба не разрядила напряжения, но лишь его усилила. Свет решил, что Дантес принес себя в жертву, чтобы спасти честь Наталии Николаевны. Реакция общества усугубила положение впечатлительного поэта. Дантес продолжал ухаживать за его женой. Сплетни возобновились. Пушкин, желая кровавой развязки, написал Геккерну оскорбительное письмо. Дантес вызвал Пушкина на дуэль».
>>>
Угодил ли князь Педра имперцам своей брехнёй? Ответ «да» подтверждается дождём чинов и регалий, просыпавшихся на него впоследствии – от академика и генерала в августе 1839 г. через главного по печати и цензуре [!-idohturov] ещё при Николае в 1855 г. до замминистра народного просвещения [!-idohturov], сенатора, члена Госсовета.
Уж просветил народ этот б.у. главный цензор и заместитель министра своим враньём про Пушкина, так просветил! Зато не напрасно пыхтел-старался, получив за свои потуги от империи лычки сенатора с креслом госсоветника и фишками обер-шенка впридачу!
ПС
По имеющейся современной, т.е. без дореволюционных «ятей» и «фит» литературе о дуэльном деле Пушкина видно, что нынешние «литературоведы» и «пушкиноведы» на зарплате будут до последнего держаться за эту «официальную» от послужившего империи «народного просветителя» легенду. Типа новаторские вариации оной (наподобие «сперматозоидно-самоубийственных» фантазий от всякоразных костиных) всё одно в итоге будут укладываться в педро-вяземское «Пушкин, желая кровавой развязки, написал Геккерну оскорбительное письмо«. Поэтому легко предвидеть, что вся эта непомнящая публика и в отношении фальшивого «письма графу» будет пыжиться в стиле Председателя Пушкинской комиссии, когда тот в ответ на информацию, что Сергеич сам сработал «Диплом рогоносца», поначалу якобы «растерялся как-то» и поэтому «печатно не реагировал», а потом, когда его молчаливая «растерянность» затянулась до неприличия, вылупился и объявил истину тошнтворным наветом на оберегаемый им имперский «официоз».
В каждой строчке только точки после буквы Л…
Ты поймёшь, конечно, всё, что я сказать хотел…
(Из песни «Неотправленное письмо» в исполнении В.Ободзинского)
Вот текст этой фальшивки (очевидные вставки Вяземского в исходный автограф Пушкина про вид бумаги, «друзей» и «правительство» выделены жирным шрифтом):
<<<<<<<<<<<<
«Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе. Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом.
Большинство лиц, получившим письма, подозревая гнусность, их ко мне не переслали.
В общем, все были возмущены таким подлым и беспричинным оскорблением; но, твердя, что поведение моей жены было безупречно, говорили, что поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса.
Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу. Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели.
Оказывается, что в этот промежуток времена г-н Дантес влюбился в мою свояченицу, мадемуазель Гончарову, и сделал ей предложение. Узнав об этом из толков в обществе, я поручил просить г-на д’Аршиака (секунданта г-на Дантеса), чтобы мой вывоз рассматривался как не имевший место. Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерена, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества.
Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю. Во всяком случае, надеюсь, граф, что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.
С этими чувствами имею честь быть, граф, ваш нижайший и покорнейший слуга».
>>>>>>>>>>>>
Что же ещё помимо очевидных вставок от князя Педры имеется в этой цидуле странного? Ведь даже если убрать этот вяземский «жир», то всё равно текст получается корявым, далёким от привычно точной, выверенной пушкинской мысли:
<<<<<<<<<<<<
«Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе. Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом.
Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу. Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели.
Оказывается, что в этот промежуток времена г-н Дантес влюбился в мою свояченицу, мадемуазель Гончарову, и сделал ей предложение. Узнав об этом из толков в обществе, я поручил просить г-на д’Аршиака (секунданта г-на Дантеса), чтобы мой вывоз рассматривался как не имевший место.
Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю. Во всяком случае, надеюсь, граф, что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.
С этими чувствами имею честь быть, граф, ваш нижайший и покорнейший слуга».
>>>>>>>>>>>>
Вот эти явные странности:
1.»Утром 4 ноября» противоречит с «недавно [произошло]» и «получили в один и тот же день».
2.Если имя жены связывается с неким другим именем, то зачем говорить про это Дантесу?
3.Почему «я не могу…предоставлять доказательства…»?
Без странности 1 «Утром 4 ноября» текст начинает звучать чётко:
«Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе. Я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом».
[Кстати, похоже, что исходно это был черновой автограф Пушкина. Сергеич пока не знал, какому именно графу он будет отправлять будущее письмо, поэтому "сиятельство" в тексте есть, а имени его нет!]
Словосочетание «Утром 4 ноября«, которое нужно исключительно для последовательного построения связки «Диплом» – вызов Дантесу, вставил Вяземский (или какой ещё бенкендорфщик). И выставил себя дураком! Почему? Не только потому, что вызов Дантесу был послан до рассылки «Диплома». Ещё и потому, что «Диплом» никоим образом не мог быть для этого использован. Информация в нём – она для служебного пользования, а не для распространения – Сергеич знал, что делал, когда рисовал «дипломную работу»! И выстраивать на базе «Диплома» официальное дело – это проколка имперских гэбистов и их вяземских холуев. Не знали они, что с ним делать, куда бы приспособить, ничего более подходящего под рукой не имелось, вот и обделались.
Странность 2: «Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу«.
Если под «данным случаем» подразумевать получение «Диплома», то в нём имя жены Пушкина (и не имя, а фамилия, да и то косвенно, через назначение Сергеича коадъютером) связано с текущим императором. Зачем поручать (кому-то!) говорить про это неподобие Дантесу (ещё кому-то!), чтобы весь Питер перетёр сие до косточек, что ли?
[Супер-умной штукой, такой же, как в своё время "Гавриилиада", этот "Диплом рогоносца" получился! И требуемую рояль отыграл, и использовать его супротив Сергеича нельзя! - idohturov]
Странность 3: Что за немочь-то в предоставлении доказательств «того, что утверждаю» ? И что доказывать? Ведь изложенные ранее в письме обстоятельства, все связанные с ходом первого несостоявшегося дуэльного дела и «Дипломом», и так уже были известны достаточному кругу лиц, зачем их доказывать? Или в исходном автографе Сергеича утверждалось нечто другое? Или немочь эта из разряда «гавриилиадной», когда объяснительную Пушкина могли зреть лишь императорские очи?
А если теперь обкорнать странности 1 и 2, оставляя вопросительную «немочь», и убрать пустопорожнюю информацию о ходе первого дуэльного дела, то получится вот что:
«Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе. Я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом.
Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем.
Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю. Во всяком случае, надеюсь, граф, что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.
С этими чувствами имею честь быть, граф, ваш нижайший и покорнейший слуга».
Ой!
А ведь в таком виде это – «Мне не подобало видеть…» – угроза! Кому? Тому, с чьим в данном случае именем связано имя жены Пушкина, сиречь, текущему императору. И действительно, тогда Сергеич не может предоставить какому-то там сиятельству доказательство – текст «Диплома рогоносца», ибо не сиятельственного уровня тема!
Одно точно можно сказать про «сиятельство» – этот граф должен быть вхож к Николаю.
ПС
Бенкендорфу или Нессельроду или ещё какому Канкрину предназначалось это письмо? Вполне может быть, что им всем. Главное, чтобы оно дошло до истинного адресата – императора, а через кого это получится быстрее – какая Сергеичу разница?
И само собой, после ознакомления с таким посланием императору захочется встретиться с автором, и непременно в компании с шефом госбезопасности, поскольку для последнего целость жопы императора (имиджа в том числе) – первейшая обязанность.
И в суму его пустую
Суют грамотку другую!
В этой заметке материалы, на которых базировалось открытие факта фабрикации Вяземским с подачи имперской гэбухи «неотправленного письма Пушкина Бенкендорфу», будут изложены подробно.
1.Начнёт А.Зинухов со своим «Медовым месяцем императора«:
<<< Вера исследователей в точность рукописных материалов, особенно если речь идет об автографах Пушкина, поразительно велика. Найденные в Харькове копии писем А.С. Пушкина позволили подробнее изучить подлинность пушкинских автографов. Как сообщили мне эксперты-почерковеды, из трех, считавшихся безусловно написанных Пушкиным писем, представленных мною на экспертизу в виде сканированных копий, одно написано не Пушкиным, а в другом имеются вставки, вписанные иным почерком, но «под Пушкина». Следует подумать о возможности фабрикации пушкинских автографов. На первый взгляд, письмо Пушкина к барону Геккерну от 26 марта 1837 года, найденное мною в Харькове, написано почерком А.С. Пушкина, но ученые уверяют, что это всего лишь копия.
… Для сравнения я предложил факсимиле писем А.С. Пушкина, опубликованные в различных академических изданиях. Почерковедческую экспертизу проводила эксперт Татьяна Викторовна Сохранич. Меня интересовал только один вопрос: написано ли письмо, находящееся у меня, рукою Пушкина?
… Тем временем эксперты окончили работу над письмом, представленным мною в отдел почерковедения Института судебной экспертизы. Вывод их был суров: «Рукописный текст письма на французском языке (приложение № 1) выполнен не тем лицом, которым выполнены рукописные тексты двух писем на французском языке (приложение № 2, приложение № 3), фотолитографические копии которых были представлены и исполнителем которых, как следует из литературных данных, являлся А.С. Пушкин».
Следует помнить, что подлинника письма к Геккерну у исследователей нет. Барон забрал его, покидая Россию. В архиве потомков Геккерна оно не обнаружено. Таким образом, сличить тексты возможности нет. Это давало Третьему отделению свободу маневра, позволяющего внести в текст копии нужные изменения. Но эти изменения должны были быть написаны почерком Пушкина!
В распоряжении тайной полиции имелась служба, которая занималась фальшивыми ассигнациями, монетами, штемпелями и документами. А это значит, что в состав её должны были входить мастера по подделке документов и почерков.
Образцы почерка Пушкина у Третьего отделения имелись в изобилии. Только графу Бенкендорфу он написал 58 писем. >>>
Итак, А.Зинухов, имея на руках подделанное под Пушкина письмо, совершенно обоснованно задался вопросом о возможной фабрикации пушкинских автографов!
2.Продолжает М.Сафонов («Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?«, Петербургский исторический журнал № 3 (2019)):
<<<
Чтобы документально обосновать свою версию, Вяземский составил дуэльный сборник документов, которые как будто полностью подтверждали рассказанное Петром Андреевичем. Но был в сборнике документ, который не укладывался в прокрустово ложе созданной легенды, и поэтому князь оставил его без какого бы то ни было комментария. Это письмо Пушкина от 21 ноября некоему графу (в сборнике он назван Бенкендорфом). В этом письме поэт заявлял: он убедился, что составителем анонимных писем был Геккерн, и посему считал своим долгом известить об этом правительство и общество.
Разумеется, такой важный документ, да еще исходящий от самого Пушкина, требовал комментария. Это хорошо сознавал сам Вяземский. Излагая Бартеневу свою версию, он предпринял попытку вписать этот важный документ в созданную им легенду. Бартенев записал буквально следующее: «Свадьбу сыграли <…> Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла. После этого государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав ему знать наперед.
Так как сношения Пушкина с государем происходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное свое письмо на имя графа Бенкендорфа, собственно, назначенное для государя. Но письма этого Пушкин не решился послать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался».
Здесь что ни слово, то намеренная, тщательно продуманная ложь. Письмо датировано 21 ноября 1836 г. Как это мог Пушкин перед поединком, т. е. в январе, написать письмо с ноябрьской датой, которое якобы было найдено у него в сюртуке после поединка? По словам Вяземского, Пушкин этим письмом через Бенкендорфа уведомлял Николая I, что «приступает к развязке», другими словами — сообщал о предстоящей дуэли. Но ничего подобного в письме нет. Из письма вовсе не явствует, что оно было адресовано шефу жандармов.
Да и сама ситуация, когда царь берет слово с камер-юнкера, что тот, прежде чем драться, уведомит его об этом, т. е. как бы должен получить монаршую санкцию на дуэль, представляется, мягко говоря, нелепой. Зачем Вяземскому понадобилось сочинять эти небылицы?
…
В архиве Вяземского сохранился один очень важный документ. Это запись наблюдений князя над почерком пасквиля. Вяземский проделал экспертизу анонимного письма и записал свои выводы. Он отметил, что письмо «писано в роде готических печатных букв» и проанализировал начертание литер. Обнаружив ошибку в правописании, Вяземский пришел к заключению, что это «даже не лакейская какая-нибудь безграмотность». Такая ошибка «не может быть сделана русским, но должна быть сделана иностранцем». По мнению князя, «бумага, должно быть, иностранная, глянцевая». Отсюда был только один шаг до заключения, что этим иностранцем являлся Геккерн: других иностранцев в кружке Карамзиных–Вяземских не было. Вывод Вяземского оказался неверен. В 1924 г. известный пушкинист Б. В. Томашевский проанализировал не написание букв, а всю систему письма и пришел к заключению, что иностранец не мог написать пасквиль, потому что начертание некоторых печатных латинских букв писавший, по своему неведению, воспроизвел по-русски…
>>>
Спасибо М.Сафонову за эти мысли по «странному» письму и информацию из архива Педры Вяземского!
3.Последнюю исходку даёт Н.Эйдельман («Статьи о Пушкине», М, НЛО, 2000, сс.307-308) в заметке «IV. Письмо Пушкина – А.Х.Бенкендорфу от 21 ноября 1836 г.»:
<<< Самый ранний из известных нам списков этого послания через 17 дней после кончины поэта, 14 февраля 1837 г., был приложен к письму П.А.Вяземского великому князю Михаилу Павловичу». >>>
Спасибо и Н.Эйдельману!
+++
Откуда у князя Педры взялся самый ранний экземпляр «письма графу»? Да сам Педра его и состряпал по приказу империи на основании некоего автографа Сергеича, найденного имперской гэбухой при посмертном разборе бумаг поэта. Вот откуда там шитая белыми нитками очерняющая Пушкина брехня про «дипломное» авторство Геккерна! Вот почему Педра переобулся в прыжке в своих писульках в начале февраля 1837 г.! Начальство приказало так распедалить тему, чтобы замкнуть всё дело исключительно на уже отыгранных фигурах Геккерна и Дантеса.
И становится понятно, почему Вяземскому пришлось совать эту февральскую «грамотку» Сергеичу в карман январского дуэльного сюртука. Ничего более путного, дабы приклеить эту посмертную фальшивку к тогда ещё живому поэту, имперцы придумать не смогли!
Есть!, уважаемые любители русской культуры в целом и поклонники творчества Сергеича в частности,- очередной puzzle сложился!
Сим idohturov уведомляет почтенную публику о факте, исключительно важном для исследования дуэльного дела Пушкина:
ПИСЬМО А.С.ПУШКИНА ГРАФУ (ЯКОБЫ БЕНКЕНДОРФУ ЯКОБЫ ОТ 21 НОЯБРЯ 1836 Г.) СФАБРИКОВАНО ИМПЕРСКОЙ БЕЗОПАСНОСТЬЮ ПРИ УЧАСТИИ КНЯЗЯ П.А. ВЯЗЕМСКОГО. В ИСХОДНЫЙ АВТОГРАФ ВЯЗЕМСКИЙ ВСТАВИЛ ТРЕБУЕМЫЕ ДЛЯ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ДУЭЛЬНОГО ДЕЛА ПУШКИНА СЛОВА И ФРАЗЫ, А СОТРУДНИКИ БЕНКЕНДОРФА ПОДДЕЛАЛИ ПОЧЕРК. ВЯЗЕМСКИЙ ЖЕ ВБРОСИЛ ЭТУ ФАЛЬШИВКУ В ДОКУМЕНТООБОРОТ.
Осознание этого поизошло днесь, и базой для полученного результата явились, во-первых, давняя неудовлетворённость самим текстом письма (очевидное противоречие между честью слов Сергеича и облыжным обвинением Геккерна в составлении «Диплома» плюс некая «непушкинскость» отдельных фраз), во-вторых, два инфоблока из М.Сафонова «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?» (первый – про «странность» именно этого письма из составленного Вяземским дуэльного сборника документов, второй – про сохранившийся в архиве Вяземского князькин анализ текста «Диплома», выдержки из которого стопроцентно согласуются с «непушкинскими» фразами письма), в-третьих, высказанная в «Медовом месяце императора» идея Зинухова А. о возможной фабрикации пушкинских автографов, и в-четвёртых, сообщение Н.Эйдельмана в «Статьях о Пушкине», что самый ранний список этого письма был приложен к отчёту князя Педры перед М.Романовым.
ПС1
Этот результат несомненно стоит того, чтобы зафиксировать его в отдельном Сообщении 4 сайта.
ПС2
Вот обнаружилось ещё одно свидетельство об участии ГнидоПедры Вяземской в уже посмертной охоте на поэта!
Мысли второго представителя полезной непрофессиональной пушкинистики Н.Петракова, изложенные в книге «Петраков Н. Я. Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали / Н. Я. Петраков — «Алисторус», 2013 — (Жизнь Пушкина)», уже анализировались при рассмотрении «Диплома рогоносца«. Поэтому далее будут приведены только те моменты работы уважаемого академика, которые имеют отношение к рассматриваемой теме.
1.Оказывается, успевший по словам Сергеича влюбиться за 2 недели в Е.Гончарову Дантес женился по приказу начальства. Об этом написала дочь императора Коли-Раз Ольга:
<<< …папа поручил Бенкендорфу разоблачить автора анонимных писем, а Дантесу было приказано жениться на младшей сестре Натали Пушкиной, довольно заурядной особе». Извиним автору маленькую неточность (Е. Гончарова была старшей, а не младшей сестрой). Оценим это важнейшее, доселе не известное нам сообщение: Николай I приказал Дантесу жениться на свояченице Пушкина». (Цитируется по книге И.Андроникова «Рассказы литературоведа», М., «Детская литература», 1973 г., стр. 219). >>>
Вот она – подсказка к ответу на вопрос #3! Бедный, но с суперперспективами по брачной части офицер конной гвардии женился на бесприданнице по приказу! А вот чего ради? На 99,99% ради щедрого вознаграждения, не только убедительно обеспечивающего всё дальнейшее существование этой новоиспечённой ячейки светского общества, но и компенсирующего Дантесу утраченные жениховские перспективы, например, с фигурами типа милой Эмилии Мусиной-Пушкиной!
«Приказной» характер этой свадьбы косвенно подтверждается сверхоперативностью необходимых для неё одобрений: требовались, во-первых, разрешение для Екатерины Гончаровой, потому что она была фрейлиной, и во-вторых, церковное благословение на брак православной с католиком.
Отмечу также, что не одно только лишь сообщение о «свадебном» приказе здесь важно. Козырную рояль играет и упоминание о поручении Бенкендорфу «разоблачить автора анонимных писем»! Вот очень интересно, что же делалось и что было достигнуто имперской гэбухой в исполнение этого приказа.
2.Достоин особого внимания описанный Петраковым случай с нарушением придворного протокола (неприглашение Сергеича, приглашение только НН):
<<< Далее, он явно ставится в унизительное положение в связи с открытием осенне-зимнего сезона 15 ноября. Дело в том, что этот первый официальный бал имел всегда ритуальное значение. Так вот, Пушкин не получает приглашения на этот бал, хотя по званию камер-юнкера обязан был его получить. Но приглашение получает его жена, что с точки зрения придворного этикета являлось нонсенсом. Впоследствии императрица скажет, что Пушкину приглашение не было послано, поскольку она слышала, «он носит траур по матери» (злопамятный ответ на пушкинскую мотивировку его отсутствия на петергофском балу 1 июля). … Вычеркнуть из списка приглашенных человека, обязанного быть на мероприятии по протоколу, да еще при этом оставить в списке его жену было грубейшим нарушением всех норм тогдашней придворной жизни. Даже Наталья Николаевна поняла двусмысленность ситуации и обратилась к Жуковскому (не к мужу!) за советом. Жуковский в самой категоричной форме потребовал от Натальи Николаевны обязательного присутствия на балу. Он не постеснялся зафиксировать свой вердикт в записочке, посланной жене поэта. Это позволяет нам составить представление о том, на чьей стороне в этой игре был воспитатель царских детей. Так что Пушкин получил пощечину не только от коронованных особ, но и от старшего собрата по перу (да и от жены тоже, поскольку она с радостью послушалась Жуковского). >>>
[Оставим за бортом характерные для не знающего истины "Домика в Коломне" академика эмоцухи типа получения Сергеичем пощёчин.] Чисто внешне это вроде бы рядовой эпизод «битвы» Параши-Николаши с Маврушкой-Пушкиным. А интересен он, во-первых, из-за даты 15 ноября 1836 г., а во-вторых, поведением «кота Васьки» Жуковского, показывающим реальную, недалеко ушедшую от вяземского гнилья цену его последуэльным запискам о деле Пушкина.
3.Н.Петраков даёт изрядно материала в подтверждение «царственной линии» «Диплома рогоносца«. Вот лишь некоторые примеры:
<<< «Теперь я не могу спокойно гулять в парке, – писала она [НН - idohturov] дедушке А. Н. Гончарову 31 июля 1831 г., – так как узнала от одной барышни, что их величества хотят знать, в какие часы я гуляю, чтобы меня встретить.» >>>
<<< 14 ноября 1831 г. появляется приказ о восстановлении титулярного советника А. С. Пушкина в Иностранной коллегии с окладом 5000 рублей в год, что семикратно превышало ставки чиновников подобного ранга. И почти тут же происходит событие, ставшее знаковым для Пушкина. Статс-дама, жена министра иностранных дел Мария Дмитриевна Нессельроде, выполняя поручение Николая…, приезжает к Наталье Николаевне в отсутствие супруга и увозит ее на интимный бал в Аничков дворец… >>>
<<< 8 января 1832 г. поэт … сообщает Нащокину: «Жену мою нашел я здоровою, несмотря на девическую свою неосторожность – на балах пляшет, с государем любезничает, с крыльца прыгает. Надобно бабенку к рукам прибрать». >>>
<<< «Не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем» (11 октября 1833 г.). …«Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности поведения, которое относится не к тону, а к чему- то уже важнейшему» (21 октября 1833 г.). >>>
<<< «Его Величество, желая сделать что-нибудь приятное вашему мужу и вам, поручил мне передать вам в собственные руки сумму при сем прилагаемую по случаю брака вашей сестры, будучи уверен, что вам доставит удовольствие сделать ей свадебный подарок» (А. X. Бенкендорф – Н. Н. Пушкиной. 4 января 1837 г.). >>>
+++
Пожалуй, это всё, что можно найти полезного у Петракова для темы дуэли Сергеича. И на том, впрочем, спасибо уважаемому академику, поскольку основная цель его книги – обосновать за Пушкиным авторство «Диплома рогоносца«.
…Ум человеческий не пророк, а угадчик...
Почему текст непрофессионального пушкиниста А.Н. Зинухова «Медовый месяц императора» стоит упоминания здесь и прочтения, само собой? Потому что он содержит ряд мыслей, несомненно полезных для рассматриваемой темы, да и цепляет козырной фразой в начале: «Эта книга – первая попытка показать, что подлинная биография А.С. Пушкина ещё не написана«.
Сразу скажу, что Александр Зинухов – пока единственный, с кем заметно коррелируют мои взгляды по дуэльному делу Сергеича. Я очень благодарен ему за один блок информации, который далее будет отмечен особо.
Однако, в целом работа Зинухова не может быть оценена очень высоко. К сожалению, самое интересное высказывается у Зинухова практически в форме предположения, догадки. Это раз. Также автор слаб в социологии, и вследствие этого некоторые его заявления попахивают классической совковостью. Это два. Часть утверждений Зинухова хоть и любопытна с виду, но однако не выдерживает разумной критики. Это три. Общему восприятию текста вредит и мешанина рассматриваемых им тем, поскольку создаётся впечатление, что автор решил за один мах всех мух поубивах. Это четыре.
Какие же мысли этого непрофессионального пушкиниста привлекли моё внимание?
1.То, что я называю непомнящей «проф-пушкинистикой», у Зинухова обозначено иначе, но с аналогичной оценкой:
<<< Сколько лжи и глупости сказано по поводу дуэли камер-юнкера Пушкина и кавалергарда Жоржа Дантеса-Геккерна. Не моря – бездонные и безнадежные, как академическая пушкинистика, – болота. Приватизировав, монополизировав доступ к письменным источникам, клан пушкинистов требует от любого исследователя, трактующего события дуэли отлично от официальной точки зрения, предоставить документ… >>>
[Аргумент им надо представить, а не документ. Единственный, кимовский. Большего эти тупицы, а возможно, и подлецы, не заслуживают. Спорить с ними не надо - так Сергеич заповедал!]
<<< Одновременно достоянием общественности может стать неблагополучное положение дел, сложившееся в науке о жизни и творчестве Пушкина пушкинистике. Ни обилие издаваемых книг, ни специальные периодические пушкинские издания, существующие десятки лет, не могут скрыть факта застоя в российской науке о поэте. Понадобилось привлечь зарубежных пушкинистов. Так возникла книга Серены Витале «Пуговица Пушкина», в которой на основании сомнительных писем Дантеса к барону Луи Геккерну делается вывод об отсутствии заговора против Пушкина. Под громкие аплодисменты местных пушкинистов, на основании ксерокопированных документов автор пытается вывести барона Геккерна и барона Жоржа Дантеса из этого «дела». >>>
[Дитя в джунглях вы, т-щ Зинухов. Какая, к лешему, российская наука о поэте? Сплошной со времён ГнидоПедры Вяземской агитпроп-мозготрах. А во славу типа благородного Дантеса серенады опёршейся на "проф-пушкинистов" Витали - просто заведомая туфта. В письме Геккерну Сергеич определил Дантеса подлецом. Его слово в отличие от всех этих "литературоведов" держит честь.]
2.Примеры (увы) «совковастых» заявлений Зинухова:
<<< Не путаные воспоминания Данзаса и других свидетелей следует бесконечно мусолить, а доставить, наконец, в Россию оружие преступления – пистолеты, что хранятся в частном Музее почты во Франции. Кстати, они уже были в России и довольно долго экспонировались на выставке, но никто не озаботился сделать баллистическую экспертизу оружия. …
Пуля может решить все проблемы. Но её боятся, укрепляя этим версию, что её в могиле Пушкина нет, а следовательно, Пушкин не похоронен в Михайловском. …
Круг подозреваемых очерчен довольно четко. Исполнитель первостепенного значения для следствия не имеет. Дело вполне перспективное, только никто не хочет его возбуждать. Между тем это вопрос не Зинухова. Это вопрос государственный, и решать его следует на правительственном уровне. Выводы, сделанные в книге, могут послужить базой для начала расследования. Расследования, которое может иметь значительный общественный резонанс. … >>>
[Для среднестатического "совка" государство - это что-то расплывчатое, но симпатично большое и чистое, ну, как помытый слон. Только в этом причина появления таких фраз, как "Это вопрос государственный, и решать его следует на правительственном уровне".
Государство/правительство в лице Росимперии давно решило дело Пушкина. Как? Так, как распедаливает тему "проф-пушкинистика", с недалеко ушедшими от этого мэйнстрима гнилыми "непрофессионалами". Поэтому официальное дуэльное дело Сергеича "окутано многими тайнами", обработано "пушкинистами" на госзарплате и проштамповано цензурой, а для особо любопытных есть Щёголев и прочее, как надо прилизанное. И вообще, Пушкин чересчур страстен и ревнив был, или микробы ему подкузьмили, потому и сам виноват. Так что хрен вам, товарищ Зинухов, будет по всей морде, а не баллистические экспертизы и уж тем паче вскрытия могилы!]
3.Ценные мысли Зинухова:
<<< Возникает вопрос: не фабриковались ли письма А.С. Пушкина уже при его жизни? Проще всего дать отрицательный ответ. Но он не уберет сомнений. Следует, может быть, пойти на тяжелую, гигантскую работу и сделать полную экспертизу всех пушкинских автографов… Результатом такой работы могло бы стать полное издание … автографов, а также копий и подделок «под Пушкина». >>>
[Фабрикация (или препарирование) записей Сергеича? Вот это запросто может быть! Кстати, что-то уж больно часто фигурирует слово "копия" в гнилой "пушкинистике".
Полное издание всех пушкинских автографов и подделок под них? Ага, щас, держите карман ширее, Александр!]
<<< С этого момента Дантес на его особом учете. Очень похоже, что именно с подачи Бенкендорфа Дантес оказался вблизи барона Геккерна, который не смог пропустить такого красавца. >>>
[Задне/передне-приводный Дантес - агент Бенкендорфа? Вполне вероятно! По гэбухам как раз спецы по человеческим слабостям сидят. А почему бы за дополнительные к баронским симпатичные плюшки, например, в виде офицерских вне очереди погон привилегированнейшего полка и не послужить на благо Российской Империи? И не играет особой рояли, когда был завербован Дантес - до Геккерна или после.]
<<< Только покровительством Бенкендорфа и можно объяснить появление приказа – Дантес принят в кавалергардский полк офицером, а не рядовым, как требовали того правила. Надо сказать, что Александр Христофорович покровительствовал Дантесу до последнего дня пребывания его в России. >>>
[Как это только покровительством Бенкендорфа можно объяснить? Императрица ещё имеется. Это раз. Имперская гэбуха не теряла Дантеса и после его пребывания в России. Это два.]
<<< Третье отделение, пользуясь отсутствием Геккерна, решило «подставить» своего агента Дантеса и генералу Донадье. Внедрение прошло успешно. Уже к середине июля Дантес докладывал Геккерну: «Дорогой мой, я и не думал, что настолько скоро узнаю, для чего он явился, и одному богу ведомо, как я нуждался в ваших советах. Надо вам сказать, что я был выбран посредником между ним и одной значительной персоной… чтобы содействовать в решении разнообразных вопросов и в передаче его просьб, но этого я не могу доверить бумаге, поскольку секрет это не мой; дабы успокоить вас насчет моего поведения, скажу лишь вот что: завершив это дело, продолжавшееся две недели, я для очистки совести написал графу Орлову и попросил о приеме, и он весьма любезно принял меня. Я представил ему полный отчет обо всем, что делал и говорил, он же вполне одобрил то, как я действовал, и предложил обращаться к нему всякий раз, как потребуется совет, заверив, что всегда будет рад высказать мне свое расположение;…» >>>
[Вот оно! Именно за эти сведения и особое спасибо Александру Зинухову. Эта его инфа про отчёт Дантеса Орлову единственная, которую можно принять в обоснование вербовки Дантеса рос-имперской гэбухой.]
<<< История появления Жоржа Дантеса в Петербурге, его деятельность как агента графа Бенкендорфа, используемого последним для выполнения деликатных заданий, вероятно, была хорошо известна императору, как и то, что именно Дантес должен был отвлечь общественное внимание от связи Николая I с женой Александра Пушкина… >>>
[Предположение Зинухова о вербовке Дантеса походу превратилось в достоверность. А то, что в деле Пушкина француз был пешкой, подтверждает и "приказной порядок" его женитьбы на Е.Гончаровой (об этом писала дочь Николаши-Параши Ольга).]
<<< Какова подлинная роль К.К. Данзаса? Знал ли он о заговоре? Во всяком случае он пошел на поводу у Д’Аршиака и Дантеса. … Он не протестовал против времени проведения дуэли, не заметил, что противников «расставили» по местам, когда требуется провести жеребьевку, взял шляпу и сделал роковой взмах, вместо того чтобы подать сигнал голосом. Единственный раз он проявил твердость, когда Дантес предложил ему не говорить никому о своем участии в дуэли. Данзас отказался. Хотя впоследствии, видимо, вошел в соглашение с Д’Аршиаком и Дантесом и в ходе следствия дал искаженные показания. >>>
[Да, роль Данзаса в дуэльном деле Сегеича, да и Аршиака, - это вопрос! Данзас, например, не сделал ничего, чтобы дуэль не состоялась, а это - первая обязанность секунданта!]
<<< Это странно, что пуля не причинила Дантесу никакого вреда, и странность эта очевидна. Ее необходимо как-то объяснить. В 1938 году инженер М.Комар, заинтересовавшись этим вопросом, пришел к выводу, что на Дантесе было надето некое защитное устройство. … Подсчитав скорость полета пули в секунду (около 300 метров), массу пули, Комар пришел к выводу, что «сильный удар пули при этих условиях должен произвести большой разрушительный эффект; то, что пуля Пушкина пробила руку Дантеса без повреждения кости, нельзя назвать большим эффектом. На эту работу израсходовалась только незначительная часть всей силы удара, и главная часть его обрушилась на пуговицу. Она должна была если не разрушить, то деформировать пуговицу и вдавить её в тело». В ходе следствия Дантеса попросили показать пуговицу, но сделать этого он не смог. Вероятно, прав М. Комар, говоря, что «Дантес спасся только благодаря тому, что вышел на дуэль в панцире, надетом под мундир в виде корсета». >>>
[То, что на Дантесе была бронежилетка, очень и очень вероятно (туфтой про "волшебную" панталонную пуговицу пусть довольствуются "проф-пушкинисты" и на них опёршиеся). Но черепушкой своей он таки рисковал, за что и был щедро компенсирован впоследствии.]
<<< Вынос тела напоминал военную операцию: во главе – начальник штаба корпуса жандармов Дубельт и с ним два десятка жандармских чинов. По соседним дворам расставлены многочисленные пикеты. Список провожающих крайне ограничен. Василий Андреевич Жуковский так запомнил и отразил в письме к графу Бенкендорфу перенос тела в церковь: «Вместо того назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в неё ночью, с какою-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на который собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились о умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви«. …
Совершенно неожиданно объявлен смотр войскам петербургского гарнизона, в котором участвовало 60 000 (!) солдат. Даже войсковые обозы шли по улицам, вызывая страх и недоумение жителей столицы. Именно обозы блокировали доступ в Конюшенную улицу, где находилась церковь Спаса Нерукотворного Образа. Движение гражданских лиц в этом районе прекращено. Таким образом, 2 февраля гроб с телом Пушкина находился под полным контролем властей. Учитывая все эти странности, сопровождавшие похороны Пушкина, можно с большой долей вероятности предположить, что именно в этот день (или ночь) агенты Третьего отделения изъяли тело, похоронив его на одном из петербургских кладбищ. А на его место положен труп неизвестного, вероятно, сильно разложившийся. Гроб заколочен, поставлен в дубовый ящик, который также заколочен и просмолен. …
За полночь трое саней покинули столицу. Одновременно в Псков послан специальный представитель императора и Третьего отделения камергер Яхонтов с приказом для губернатора Пещурова: «…воспретить всякое особенное изъявление». В конце вскользь замечено: «К сему не излишним считаю заметить, что отпевание тела уже совершено». Вот главное! Из-за этого спешил в Псков камергер Яхонтов. Если не отпевать, то и вскрывать гроб не нужно. >>>
[Из этих косвенных фактов, увы, многого не выжмешь. Впрочем, "бесчувственному телу равно повсюду истлевать...", а нерукотворный памятник Сергеичу - душа его в заветной лире - явлен народу и будет столь же вечен, сколь будет вечен человеческий разум.]
4.Утверждения А.Зинухова, не выдерживающие разумной критики:
<<< С этого момента инициатива полностью переходит к Дантесу и Д’Аршиаку. Именно они выбирают место, время и род оружия. Это очень важно. Чувствуется, что за молодыми людьми стоит опытный и хитрый барон Луи Геккерн… >>>
[Не то чувствуется, не Бог весть с каким опытом был хитрец этот голландец, не далее вранья и контрабанды. Стояли там другие, привыкшие к смертям люди, для которых не впервые закон - это приказ начальника.]
<<< Геккерн должен был показать Бенкендорфу письмо Пушкина, полученное 26 января. Посланник как раз собирался на обед к графу Григорию Строганову. Сомнительно, чтобы барон поехал прямо к Бенкендорфу. Он – посланник иностранного государства и являться открыто к чиновнику столь высокого ранга не мог – по протоколу он должен обратиться в Министерство иностранных дел. Встреча должна состояться приватным образом. Посредником вполне мог выступать граф Строганов – именно он благословил на дуэль, подсказав, что вызов может сделать Жорж Дантес. Встреча с Бенкендорфом произойдет во второй половине дня: известно, что граф Григорий Строганов, по старому обычаю, обедал очень рано. Геккерн показал письмо Бенкендорфу. Возможно, Геккерн сам прокомментировал некоторые места. …
Но что-то в этих строчках письма обеспокоило всесильного шефа жандармов. Сам по себе скандал с Геккерном и его любовником Бенкендорфа не пугал. Пугал его Пушкин, который сумел докопаться до деловых отношений шефа жандармов и посланника иностранного государства. А что, если он копнет глубже? Конечно, только это могло испугать Бенкендорфа настолько, что он идет на обман императора. … Таким образом, нидерландский посланник барон Луи Геккерн оказался объектом вербовки и стал давать информацию. Скандал с Геккерном мог приоткрыть завесу над тайной взаимоотношений иностранного дипломата и тайной политической полиции России. Кроме того, агент, причем очень ценный агент, мог быть окончательно потерян. … Бенкендорф проникся озабоченностью Геккерна. >>>
[Увы, эти пассажи про вербовку Геккерна рос-имперской гэбухой - из разряда чистой фантастики. Почему? Потому что он впоследствии более 30 лет продолжал шуршать по дипломатии послом в Вене, следовательно, прошёл проверку своей контрразведки после завершения пребывания в России. А в деле Пушкина он был не активным участником охоты на поэта, а марионеточной мурзилкой. С некоторого момента когда и что ему надлежит делать, указывали другие - Строганов, например.]
<<< Для голландского посланника этот скандал мог означать конец карьеры только в том случае, если Пушкин знал или догадывался о связи любовника-посла с Третьим отделением. >>>
[Нет, знал Пушкин не эту фантастику, а тайну голландского барона!]
<<< Дантес выстрелил мимо, а пуля «стрелка»-снайпера поразила Пушкина в правый бок, причем удар был чуть сзади и сверху вниз по касательной. Виконт Д’Аршиак писал, что Пушкин «упал на шинель, служившую барьером, и остался неподвижным, лицом к земле». Следовательно, Пушкина «расставили» спиной к строениям Комендантской дачи и правым боком к «стрелку». >>>
["Снайперизм" Зинухова можно легко опровергнуть. К примеру, отсутствием информации о следах на месте дуэли. Снайпер всяко бы наследил на снегу - у человека крыльев нету. Это раз. Не только снайпер, но и участвующие в таком убийстве статисты подлежали бы ликвидации, а все они остались живы. Да, Аршиак типа насильственно погиб на охоте, но много лет спустя. Это два. Сергеич услышал бы второй выстрел. Это три. Вообще, инфе про дуэль - всем этим рассказкам секундантов и прочим описаниям - доверять нельзя. Там всё причёсано, как Бенкендорфу было надо. Это четыре.]
5.А ещё спасибо Зинухову за цитаты из «резко оттолкнутого» гнилым «проф-пушкинистом» Щёголевым (они будут использованы в дальнейшем, и скорее всего их хватит, что может избавить от необходимости копаться в первоисточниках):
<<< «Бенкендорф сказал, что Дантес хороший офицер, – записала А.О. Смирнова, – хорошо вел себя во время дуэли. Государь страшно вспылил и закричал: «Хороший офицер! Танцор! Он часто бывал под арестом, впрочем дело не в этом, а в его непорядочном поведении, недоставало только, чтобы офицер, который имеет честь носить русский мундир, был бы дрянью и струсил бы перед пистолетом. Будет, я решил». >>>
<<< Племянник поэта Лев Павлищев в работе «Кончина Александра Сергеевича Пушкина» утверждал, что Геккерн сообщил Бенкендорфу о предстоящей дуэли. «…Бенкендорф, будто бы обрадовавшись предстоящей поэту опасности и нимало не интересуясь земным существованием Дантеса, выслушивает Геккерна с притворным участием, обещает ему предупредить дуэль арестом враждующих, и действительно: посылает на другой день с жандармом кого следует, но…не к месту встречи, а в противоположную сторону, едва ли не в Екатерингоф«. >>>
+++
Подводя черту, можно сказать, что главная польза этой работы непрофессионального пушкиниста Зинухова А.Н. в том, что он высказал идею об интересе имперской безопасности в деле дуэли Пушкина.
Кто просто врёт, кто врёт сугубо…
За гнилого «непрофессионального пушкиниста» пойдёт некий историк и политолог (ну, всяко не член непомнящей комиссии, хотя кто его знает!) Костин А.Г. с его опусом «Тайна болезни и смерти Пушкина. Взгляд из XXI века / А. Г. Костин — «Алгоритм», 2012 — (Жизнь Пушкина)».
Аннотация книги заявляет о сенсационных ответах клиента на пушкинские тайны:
«Новая работа историка и политолога Александра Костина – попытка развеять мифы, сложившиеся вокруг болезни, дуэли и смерти Пушкина…. На многие вопросы, связанные с тайнами жизни и смерти А.С. Пушкина, читатель найдёт сенсационные ответы в этой книге».
Костин камлает за хоть и загогулистое, но самоубийство Сергеича, подрихтовывая под это всё остальное. Вследствие этого, созвучно серенадам Витали Дантес у него оказывается добрым малым, которому чутка не повезло в жизни – побывать пришлось в роли как бы палача Пушкина.
Новизна костинской оперы – в распедаливании на тему сроков («когда и с кем как долго было и когда и кого не от Пушкина родило») и в указывании на якобы виновника всех бед Сергеича, сексо-биологию (недостаток спермы) – микробы, дескать, виноваты:
Костин прикинул, а что ж в самом деле
Было причиной смертельной дуэли?
Кто же спровадил поэта до гроба?
Кто виноват? Виноваты микробы!
Вот характерные цитаты из опуса Костина:
<<< Спору нет, что все три довольно правдоподобные версии о причине самоубийства Пушкина (финансовое банкротство, «мнения света» (сплетни), «историографические» долги) не могли не стать дополнительным «наслоением» к основной причине, к рассмотрению которой пора приступить.(с.79)
…что же Пушкин будет делиться в письме к другу, что он несчастен, двое сыновей его происходят от неведомого ему ПЛН, а от кого забеременела Наталья Николаевна, в его отсутствие, он пока еще не вычислил. Ни одного документального свидетельства о своих сомнениях он не оставил совершенно сознательно, поскольку … в их семейной трагедии виноват он сам, вернее его болезнь… (с.125)
По упадническому настроению мужа, на основании чтения его трагических стихов последнего времени, и, наконец, после чтения «Опытов» Монтеня, Наталья Николаевна сделала для себя потрясший ее вывод – Пушкин готовится к смерти и ищет лишь способ осуществления этого замысла. Она понимала, что виной его суицидного настроения является физическая импотенция, влекущая за собой импотенцию творческую, по крайней мере, поэтического творчества.(с.129)
Короче говоря, гадалка нагадала раннюю смерть, а Пушкин приближал ее как мог. (с.121)
Из писем Натальи Николаевны он узнает, что Дантес начал активную фазу ухаживания за нею и у него созрел дерзкий план повернуть возникшую ситуацию в нужное ему русло. А для этого необходимо быть в Петербурге, чтобы в деталях проработать все нюансы своего плана ухода из жизни…(с.133) >>>
«Импотентные» напевы костинской оперы, может быть, и новые (ибо всю абсолютно дрянь на тему судьбы Сергеича я ковырять не намерен), а вот наполнение либретто – старое, а именно замешанные на тупости (или подлости) фантазии и враки клиента, а то и чего похуже.
Это видно хотя бы из следующего:
1. Если на с.108 Костин пока фантазирует насчёт НН «На наш взгляд, она не только читала отдельные сочинения Монтеня из «Опытов», но делала из прочитанного нужные выводы«, то на с.129 он пробует превратить свою фантазию в покрепляющую якобы суицидные планы Сергеича реальность: «…на основании чтения его трагических стихов последнего времени, и, наконец, после чтения «Опытов» Монтеня, Наталья Николаевна сделала для себя потрясший ее вывод – Пушкин готовится к смерти и ищет лишь способ осуществления этого замысла.» Хрен бы с им, с чтением хоть и не блондинкой, но таки не вылезающей из балов светской дамой не любовно-рыцарских романов, а отдельных сочинений (!) философа (!). То, что даже весёлые стихи мужа когда ещё надоели НН, Костин не припоминает (то ли по тупости, то ли из подлости).
2.Мало того, что вопрос на с.120 Костин походу превращает в утверждение, чтоб соврать (вслед за ГнидоПедрой Вяземской) про кончину поэта во Христе. Далее этот историк фактически делает из Пушкина мошенника (!), планирующего обтяпать свои финансовые темы за счёт империи:
<<< Почему именно осенью 1836 года Пушкин вдруг «сильно был поражен мыслью о смерти» (выражаясь словами его героя Петрония из «Повести из римской жизни»), отчетливо расслышал ее приближающиеся шаги, получил определенное предчувствие, переходящее уже в знание, и это знание застало его, как Странника, врасплох и впервые поставило перед ним христианский вопрос о спасении. (с.120)
… Но Пушкин был не мистиком, а вполне сформировавшимся атеистом (афеем) и только к концу жизни начал торить дорогу к храму («Каменноостровский цикл» стихотворений), и смерть свою он не напророчил, а вполне сознательно приближал, основываясь на совершенно материалистических причинах. (с.121)
Расчет Пушкина полностью оправдался: нужно срочно оплатить долги чести, а поскольку он не собирался жить четыре года, то долг по полученной ссуде, оставшийся после его смерти автоматически будет «погашен» государством. (с.122) >>>
Про версию христианской кончины, основанную на жуковско-вяземском вранье и «последуэльно- преобразительных» фантазиях «проф-пушкинистов» нет нужды вновь беседовать: ибо какая, к лешему, дорога к храму в «Из Пиндемонти»? Недетская же гнилая логика мусьи Костина про мошеннические надежды Сергеича на внезапную после всех предыдущих ссуд и вычетов налогов и процентов посмертную благотворительность империи элементарно опровергается попыткой живого Пушкина рассчитаться с казной своим имением.
3.Враньё Костина про творческую импотенцию Сергеича и чего похуже:
<<< …нынче поэзия, тот самый «ангел-утешитель» покидает его, и этот неоспоримый факт он в шифрованном виде отразил в своем «Памятнике», обратившись к Музе: «…не оспоривай глупца», которому на закате своей жизни пришлось заняться «литературной поденщиной»: журналистикой, литературной критикой и, в конце концов, прозой. В свое время, еще лишь только предчувствуя пришествие поэтической импотенции, он поделился с А.А. Фукс: «О, эта проза и стихи. Как жалки те поэты, которые начинают писать прозой, признаюсь, ежели бы я не был вынужден обязательствами, я бы для прозы не обмакнул пера в чернила…»
Проза Пушкина великолепна, в том числе и его последнее прозаическое произведение – повесть «Капитанская дочка», написанная буквально в последние месяцы жизни. Но кто же будет отрицать и тот бесспорный факт, что стихотворение, состоящее всего лишь из шести строф – «Я помню чудное мгновенье…» по силе своего воздействия на умы и сердца людей на порядок выше всех «Повестей Белкина», а восьмистишье – «Я вас любил: любовь еще быть может …» даже повести «Капитанская дочка». (сс.125-126) >>>
На закате творческой жизни поэта, значится по Костину, прозаические «Повести Белкина» с «Пиковой Дамой» созданы! Это раз. Забрехавшийся «дешифровщик» Костин выставляет здесь Пушкина поглупевшим до «подёнщины» импотентом исключительно по своей тупизне! Это два.
Ибо и «Предисловие от издателя», и якобы анекдот по три карты, и «Памятник» с «Из Пиндемонти» написаны Сергеичем не для тупых (или подлых) непомнящих «проф-пушкинистов» и примазывающихся к ним невежд костиных, а для гордых внуков славян, умеющих мыслить и видеть, что пишется, а не глупо пялиться в пушкинские слова !
[Kак раз по завету Сергеича в "Памятнике" "не оспоривать глупцов" я и не буду спорить с этими тупыми серенами. Именно про это и говорилось посредством песенки Ю.Кима в начале цикла заметок про "Диплом рогоносца" - idohturov.]
Походу Костин типа нашёл типа объективный (!), следовательно якобы бесспорный измеритель силы действия таланта Сергеича, по которому «…чудное мгновенье…» на порядок выше всех «Повестей Белкина»! Да только если что и неоспоримо, так это то, что каждому в этом мире своё: кесарю – кесарево, слесарю – слесарево. Пусть тупорылки на порядок сильнее тащутся от «чудных мгновений», чем от «Гробовщика», а от «любви ещё быть может» в восемь раз круче, чем от «Домика в Коломне», не вопрос. Меня лично давно уже не интересуют (ну, не далее чем поколоть булавкой и посмеяться) ни тупые врали, ни мудаковатые невежды, ни их мнения, ни какие бы то ни было воздействия чего бы то ни было на их ума и сердца.
4.Надоел своей «самоубийственной от импотенции» вонью этот Костин. Поэтому далее враньё этого «сенсационщика» будет опровергаться короче.
4А.»Пушкин поехал в Михайловское … постараться проверить на практике все ли уже потеряно, или может еще есть надежда на возвращение былых источников его поэтического вдохновения. Ведь недаром же он пишет в письме к А.И. Беклешовой столь трогательное приглашение своей бывшей возлюбленной… С Александрой Ивановной Беклешовой, урожденной Осиповой, пройти «тест» на романтическую пригодность не удалось, но ведь рядом есть Прасковья Александровна Осипова...» (с.131) [Тьфу на Костина за это "ведь рядом есть Прасковья"- idohturov.]
А что, поближе к Петербургу нельзя было найти тестерный приборчик, или все угодные дома в столице закрыты были по причине пандемии?
4Б.«К тому времени Пушкин уже знал, что Дантес отличный стрелок, и, стало быть, он идеально подходит на роль своего убийцы на дуэли, которую и следовало «организовать», да так, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, что она «организована» именно с этой целью.
Лучший способ добиться дуэли с Дантесом – зарекомендовать себя в светском обществе в качестве ревнивого мужа, готового вызвать на дуэль любого, кто осмелится нанести словом или действием оскорбление его жене, ну и ему тоже.» (с.133)
Зарекомендоваться дуэльным забиякой, чтобы добиться дуэли с Дантесом? Опять недетская логика у мусьи Костина! Чего тут добиваться? Вызвал, и адью! Чего рисковать и время терять в тренировках с Хлюстиным и Ко? А если стрелок Дантес прекратит ухлёстывать за НН? Каким тогда боком пришивать безумные страсти к причине вызова, и тогда все планы – в тартарары, не так ли, глупый фантазёр Костин?
4В.Распедаливая за «Выздоровление Лукулла» (с.144 и далее, а со с.154 и за «сатрапа гореливого Олоферна«), Костин не только забывает почему-то про своё гнильё насчёт поэтической импотентности Сергеича. Вот это – \можно сделать вывод, что Пушкин сожалел о своем выпаде против Уварова, который принес ему столько огорчений, а главное разочарование по поводу отношения к нему государя\с.148 – опять показывает, что Костин трындит, не зная истины «Домика», и в результате выводит очередном пуком в лужу : \Главный вывод, который был сделан поэтом в ходе смертельной схватки со своим идейным врагом С.С. Уваровым – тот, что он окончательно и бесповоротно был предан царем…\с(154) И почему схватка с министро-гомиком Уваровым смертельная, кстати?
4Г.Есть и Костина и про «Гавриилиаду». Правда, сбрехать получилось ему неуверенно, и враньё вышло неубедительным:
\В 1828 году Государь вынудил Пушкина пойти на унизительное самопризнание в авторстве «Гавриилиады», записав в свой актив идейное поражение «умнейшему человеку в России». Хотя содержание письма Пушкина царю по «делу о Гавриилиаде» неизвестно, однако все пушкинисты сходятся во мнении, что он признал свое авторство, которое сопровождалось раскаянием и просьбой о милости. В.Козаровецким высказывалась версия о том, что «Гавриилиада» это мистифицированная пародия на деяния императора Александра I и его клеврета А.А. Аракчеева, в чем, якобы, Пушкин также признавался в своем письме.
Если это так, то Пушкину тем горше было осознавать, что Николай 1, простив ему пасквиль на родного брата, не простил сатиры на «благосклонного» ему Уварова. (с.156)
4Е.Костин если не дурак со своей «цензурной борьбой» (какая, к лешему, борьба может быть с госведомством, по инструкции «цензор всегда прав» живущем?), то подлец: «Он проиграл Уварову борьбу за симпатии публики, проиграл цензурную борьбу, а следовательно, борьбу за жизнеспособность «Современника» – оставшегося практически единственным источником его материального благополучия. Современник» не расходился. Тираж его падал от номера к номеру. После смерти издателя неразошедшиеся экземпляры первых выпусков рассматривались опекой как цены не имевшие, как макулатура…
Когда «Современник» был разрешен, Сергий Семенович, взбешенный, широко предрекал его неуспех. И, соответственно, как мог, этому неуспеху способствовал. А.В. Никитенко делает в своем дневнике от 14 апреля 1836 года следующую запись: «Пушкина жестоко жмет цензуpa…«(с.157)
А у Костина микробы виноваты, фигле!
4Ж.А вот и серенадные припевки в исполнении мусьи Костина:
\В традиционной пушкинистике принято считать, что Дантес был одновременно негодяй, интриган, глупец, педераст, обманщик, а его показная любовь к Натали всего лишь формой самолюбования эгоиста, который увиваясь вокруг первой красавицы Петербурга, хотел всего лишь украсить список побед очередной цифрой. Как доказала в своей книге «Пуговица Пушкина» итальянская славистка и пушкинистка Сирена Витале, ничего из вышеназванного не имеет к нему никакого отношения188.
Сирена Витале совершила, можно сказать, научный подвиг, реабилитировав Дантеса…Мы видим в письмах Дантеса душу изысканного человека, да – с нетрадиционной сексуальной ориентацией или даже бисексуала, но кто сказал, что такие люди обязательно должны быть подонками? Человека страстного, но которому не откажешь ни в уме, ни в совести.\(с.172)
А Сергеич-то, по Костину ежели, ещё и клеветник, раз такую до кишок доказанную Виталей благородственную фигуру в подлецы определил!
4З.Kostin’s Fiction non stop:
\И еще одна мысль донимала, похоже, Пушкина в этот момент: а что, если Дантес действительно «переключится» на Екатерину Николаевну? За что же тогда его можно будет вызывать на дуэль?\(с.174)
4И.Классная датировка в начале следующей цитаты для должного быть щепетильным в датах историка (!) Костина наглядно демонстрирует истинное лицо этого гнилья:
\На следующий день после раута у Вяземских Дантес, находясь на дежурстве в полку, пишет письмо Геккерну, в котором сообщает о состоявшемся накануне объяснении с Н.Н. Пушкиной, о неудаче своих притязаний, о нежелании смириться с поражением и готовности добиваться желаемого или жестоко отомстить; он призывает Геккерна помочь ему; письмо представляет собой развернутую инструкцию, как говорить с Н.Н. Пушкиной, чтоб она не заподозрила обмана, того, что «этот разговор подстроен заранее». Кроме того, письмо Дантеса приоткрывает завесу над событиями, которые уже произошли: его перестали принимать у Пушкиных; нечто бесповоротное произошло в отношениях Дантеса и Н.Н. Пушкиной; Геккерны уже начали преследовать Н.Н. Пушкину письмами (фраза из письма Дантеса: «а еще остерегайся употреблять выражения, которые были в том письме»).\(с.174)
+++
Этот «историк» Костин – такой же историк, как и пушкинист. Фантазия у мусьи на брехне сидит и враньём с умолчаниями погоняет!
Итак, у Костина Пушкин – клеветник, мошенник, недоумок, глупец, импотент, врун, за 2 дня превратившийся из законченного атеиста в благоверующего, а в том, что он походу хитрозавинченно самоубился, виноваты сперматозоиды. Вот и все «сенсационные» находки и развеяния мифов, вот и весь взгляд из 21-го века гнилой «непрофессиональной пушкинистики» на дело Пушкина.
ПС1
Шерсти клок, правда, не новый, с паршивой овцы у Костина таки имеется: «Тот факт, что автором «Пасквиля» является сам Пушкин, ныне уже не вызывает никаких сомнений у серьезных исследователей…»(с.180), но и тут он не удержался, обгадив Сергеича в очередной раз: «Назвать графиню М.Д. Нессельроде «автором» «пасквиля» формально у Пушкина были все основания, что он и сделал, чтобы максимально запутать этот вопрос, поскольку их отношения были весьма не простыми». (с.184)
ПС2
Я полагаю, что эта охота на поэта и после его смерти, сиречь поток этой «профессионально-непрофессиональной» анти-пушкинской дряни, подобной костинскому гнилью, не кончится долго. Но закончится.
Какая же всё-таки может быть польза от » профессиональных пушкинистов»? А вот только такая: в своей якобы основанной на бесспорно-достоверных документах-архивах-воспоминаниях-записках лживой туфте они местами проговариваются [по недомыслию, ибо были бы хоть каплю умнее, то молчали бы рыбой об лёд о неких фактах, с которых сдуй драпировочную шелуху, и voila! - idohturov]. Вот в поисках таких крупиц (нет, не вацурски-никчёмных, а информационно-острых, но с той грани, о которой все эти непомнящие вацуры и не подозревают) и приходится шерстить авгиевы конюшни тухлой «профессиональной пушкинистики», к примеру, упомянутую гнилую «Дуэль и смерть Пушкина» Щёголева.
В предыдущей «Охоте на поэта #3» одна такая «крупица» была указана – факт многократных встреч-бесед голландского барона Геккерна с НН («…вы подстерегали мою жену по всем углам…«, – пишет Сергеич), заявленный в категорическом по мнению Щёголева доказательстве – указании этого лжеца.
+++
Какие же ещё важные для дуэльного дела Пушкина информационные бриллианты удалось откопать в щёголевском гнилье? Найти удалось вот что. Может, это не всё, может, и ещё что-нибудь осталось, ускользнуло – устаёшь ведь от вони этой «профессиональной пушкинистики». Так что уж чем богаты…
1.Сообщения о последуэльных контактах очень интересных лиц с Михаилом Романовым.
Если взглянуть на следующие инфо-блоки из Щёголева, то с учётом факта отсылки отчётного письма-рапорта князем Педрой Вяземским [в Рим, если помните, - кто бы это сообщил ГнидоПедре, куда писать? - idohturov] этого имперского братца можно ставить за головного куратора некоей операции прикрытия. Почему? Потому что помимо Вяземского другие исключительно интересные для дела Пушкина фигуры сочли необходимым так или иначе с ним связаться.
1А) Вот, покидая границы Росимперии с концами, с ним обещает встретиться Дантес:
И ведь уверен разжалованный в рядовые безпатентный Жорж, что встреча состоится, что верхушечный росимперец его примет обязательно, и причём не в Риме или Берлине, а непременно в Бадене!!!
1Б) Вот младшему братцу пишет сам его величество Коля-Раз:
Вырабатывая генеральную линию имперской партии и сообщая головному исполнителю его воли очередные ценные указания на тему «кто виноват и что делать», Николаша – как в «Домике» Параша – продолжает «биться» с Сергеичем: и Пушкин-то сам нарвался, потому что непонятно якобы с чего якобы дерзкое письмецо накропал, и негодяй Дантес правым в деле оказался!
1В) Вот Дантес и встречается с Михаилом Романовым в Баден-Бадене (Ну, провидец Жоржик, и всё тут! Вот кого надо было Николаше ставить в главнокомандующие в Крымской войне!):
Заскучал, значит, рос-имперский супербогач на евро-курорте? Не смогли развлечь бедолагу ни балеты с вышколенными танцовщицами, ни казино, ни элитные эскорт-дамы? Вот Дантес с его каламбурами – вот это тема! Никто кроме него! Эх, сюда бы в Баден этого французского острячка для увеселения взгрустнувшей души! Или может, эти романовские душепожелания ветром каким надуло Дантесу и заодно текущий адрес местопребывания Романова сообщило, вот он и примчался по зову истосковавшегося по Жоржиковым каламбурам Мишиного сердца?
Зачем бантик на лысину вяжете, а, мусье Щёголев? Думаете нас каламбуром запудрить? Мы вам калом бурым запудрим! [По заслугам, впрочем, - idohturov]
2.Информация о резкой интенсификации «ухаживаний» Дантеса за НН после свадьбы с Е.Гончаровой:
3.Сообщение о цели интенсификации – постоянно раздражать и довести Сергеича до нужной степени каления, до реагирования в той или иной форме (например, до очередного вызова):
4.Сообщение об оперативном контакте Геккерна со Строгановым сразу после пушкинского письма и о получении от того инструкции что делать:
5.Сообщение о дате ноябрьского вызова Сергеича (т.е. ответ на вопрос #0 !):
Виконт Д’Аршиак – «чоткий пацан». Это видно не только по аккуратности его мысли в записках Пушкину, но и по поведению.
Поэтому вызов Сергеича Дантесу был сделан 2-го ноября! Ничего Д’Аршиак не перепутал! Это раз. И инструкция Пушкина Соллогубу от 16 ноября 1836 г. договориться только «о материальной стороне дуэли» тоже даётся вовремя – строго по истечении двухнедельной отсрочки! Это два. Или у «проф-пушкинистов» 16-2 не равно 14?
Поэтому не имеет никакого отношения разосланный на 2 дня позже «Диплом рогоносца» к вызову, посланному Пушкиным Дантесу!
Что это значит?
Что «маленькая неточность» понадобилась Щёголеву только для того, чтобы соврать, тупо подгоняя дату вызова Пушкина под дату «Диплома рогоносца«. Что на помойку вслед за Щёголевым можно выкидывать не только опусы мадам Абрамович, но и опирающиеся на них и прочую «проф-пушкинистику» (советскую или российскую – без разницы) витало-серенные песни итальянской эстрады!
Это значит, что место всей этой лже-пушкиноведческой трухни, где вызов Сергеича Дантесу стоит после «Диплома«, – на свалке для мусорной литературы!
ПС
Прикупивши и пролиставши днесь свежую книгу «Пуговица Дантеса» некоего Виктора Сенчи (Москва, Алгоритм, 2019), обещающую исследовать «причины гибели великого русского поэта» и раскрыть «тайны, связанные с именем…«, я пытаюсь понять, чего им всё неймётся? Им – всем этим непомнящим серенам и примазывающимся к ним сенчам? Сенча этот, в изобилии ссылающийся на Педру Вяземского вкупе со старше-младшими Гекккернами и уже этим заработавший место на литературной помойке, доисследовался до того, что в пику Сергеичу на стр.280 объявил Дантеса настоящим дворянином! Уж раскрыл тайну, так раскрыл! А пацаны-то и не знали! Ведь по Сенче ежели, то Пушкин бесчестно соврал, характеризуя Дантеса как подлеца и негодяя!
Я упоминаю сей очередной, хоть и современный, но гнилой по-старому опус только потому, что в дальнейшем он будет 2-3 раза использован исключительно в духе настоящей публикации, сиречь, хоть шерсти клок с паршивой овцы.
Ранее, при рассмотрении конкретных примеров использования «методы от Сергеича» («Домик в Коломне», предисловие к «Повестям Белкина», etc ), неоднократно была показана соединённая с тупостью пустопорожность мысли «профессиональных пушкиноведов», настолько вопиющая, что родилась идея вообще выкинуть все их чисто литературоведческие опусы на свалку за ненадобностью. Впрочем, они и так окажутся там со временем, поскольку это и есть словесный мусор на самом деле.
Несколько другое – потуги этих «профи» в биографии Сергеича, и особенно в деле его дуэли! Конечная оценка их продукции на эту тему та же, что и для «проф»-литературоведения, – «фтопку», с той лишь очень вероятной разницей, что там меньше тупости, но больше брехни и вранья, если не подлости. И очень просто выявлять такую около-биографическую дрянь: видишь ссылки на Вяземского, видишь камлания про «отца» и «сына» или Геккернов старших-младших – значит, попалось гнильё!
И Вяземского, и «отца и сына» в изобилии, к примеру, у записного «пушкиниста» Щёголева Павла Е. в «Дуэли и смерти Пушкина» (у меня конкретно вариант от издательства «Книга», 1987 г.). Не просто было осилить эту гниловастую книжку:
Похлёбку щёголеву скушав,
Но правды не узрев ни зги,
Я от души прошу: «Павлуша,
Походу не лепи мозги!»
На выкрутасы твои глядя,
Добавлю и такой наказ:
«Забудь повадки старой бл.ди
И ври хотя бы через раз!»
Проткнув сей опус мысли спицей,
Я вижу лишь брехливый твист,
И если автор – не тупица,
То точно «профи-пушкинист».
+++
Зачем мне понадобилось хлебать щёголевскую дрянь? А только в расчёте на то, что среди всего этого геккерн-вяземского вранья неявно, помимо воли писавшего проскользнёт что-нибудь таки полезное. Расчёт оправдался, об этом далее, а сейчас будут конкретные примеры гниловатости «проф-пушкинистики» в версии Щёголева.
1.Для начала его тупость в понимании творчества Сергеича:
2.Налицо пресмыкательство Щёголева перед императорством и соответственно этому враньё про Сергеича (для которого Николаша – в «Домике» Параша)
[За "центральный объект теоретической мысли" Павлуше спасибо, поржал! - idohturov]
3.Враньё про Вяземского и Наталью Николаевну (далее НН):
Только про бальные успехи НН имеется у ГнидоПедры, говорите? А как тогда с этим быть: «Вяземский писал Наталии Николаевне: «Вы мое солнце, мой воздух, моя музыка, моя поэзия» или «Могу сказать только два слова, нет, три: я обожаю! нет, четыре: я вас обожаю по-прежнему»» (Saint-Petersburg Historical Journal N 3 (2019), М. М. Сафонов 297)?
4.Ещё раз тупость, но теперь смешанная со сволочизмом:
Надо признать не то, что «в жизненные расчеты барона Геккерна отнюдь не могло входить…» Признать надо кое-что другое, а именно что Щёголев – сволочь, раз подспудно обвиняет Сергеича во вранье по поводу сводничества Геккерна, но тупая, ибо во-первых, если скандал вредит баронской карьере, то почему тогда голландец педалирует январскую дуэль, а во-вторых М.Сафонов чётко объясняет пользу ухаживаний Дантеса за НН для голландского педрилы.
5. У «пушкиниста» Щёголева брехливая ГнидопедрА за достоверного правдоруба канает, а лживая голландская педрила – за указчика категорических доказательств:
Какая, к лешему, неизгладимая обида? Горбатого горбуном назвать – это обидеть, по Щёголеву если? Что в письме Сергеича Геккерну не соответствует действительности? Письмо это – основанное на фактах требование отстать, исчезнуть с горизонта видимости, подкреплённое угрозой опубликования компромата. И только.
[Страница 115 из Щёголева подтверждает, кстати, настйчивое преследование Геккерном жены Сергеича. Вот в подобной информации, и только в этом и состоит единственная польза "проф-пушкинистики"!]
6.А следующая картинка (это примечание) не только смеху заради, но и интересу для:
Увы, Павлуша, если что и «отталкивать от себя», так это именно твоё исходщее и достоверно до бесспорности основанное на документальной брехне всякоразных гнид враньё, а вот упомянутые тобой пресловутые «Записки» и рассказы Павлищева надо раскопать обязательно хотя бы из принципа обратности!
+++
Это не все примеры щёголевской дряни, само собой. Распедаливать его по ворсинкам, как Сафонов Виталю, я не буду – много чести, обойдётся Павлуша-гнилуша вышеприведёнными пунктами.
А поскольку эта тупизна, сволочизм и враньё «проф-пушкиниста» Щёголева служат опорой остальной публике этого разряда, то разбирать, к примеру, исследовательские опусы мадам Абрамович смысла не имеет. Да и что там может быть путного, если она профукала суть «Диплома рогоносца»?
Из вышеперечисленного легче всего ответить на вопрос #4. Для этого достаточно прочитать содержащую важнейшую для темы информацию заметку историка М.М.Сафонова «Существует ли тайна Жоржа Дантеса?» (Петербургский исторический журнал № 1 (2015)). Правда, больше половины его статьи уделено разбору очередного опуса Серены Витале, с выводами относительно оного «…сшито белыми нитками«, или «Всё это, увы, иногда граничит со словоблудием, призванным прикрыть исследовательскую бесплодность и заменяющим сложный анализ…«, или «К сожалению, в трактовке дуэльной истории С. Витале не оригинальна. Она опирается на работы советских пушкинистов, перетасовывая добытые ими факты…» [Возможно, и надо было так убедительно пришпилить эту итальянскую фантазёрку, стремящуюся накропать что-нибудь эдакое про "высокую" любовь, для раскупаемости приправив сию квашню пушкинским супербрендом. Но я бы не стал: по своей воле с только лишь подобной туфтой иметь дело - себя не уважать. А вот за "опору этой Витали на советских пушкинистов" Сафонову спасибо, поржал - idohturov.]
А вот то ли дело инфа по голландскому послу барону Геккерну! Прочитаешь следующие строки Сафонова и поймёшь, что голландский-то барон был говно со всех сторон:
<<<
Посланник давно уже привлек к себе внимание таможенных чиновников. Он слишком часто злоупотреблял привилегиями, которые ему предоставлял его дипломатический статус: выписывать вещи из-за границы, не уплачивая торговой пошлины. Департамент внешней торговли был даже вынужден сделать Министерству иностранных дел особое представление о том, что, что к этому человеку слишком часто доставляют «значительные партии вещей» от редких вин до мебели. Дипломат ими и приторговывал, превратив свою привилегию в доходный промысел. Но не склонность к барышничеству была его главной страстью. В петербургском свете посланника прозвали «Нестором развратной молодежи».
«Он окружил себя молодыми людьми самого наглого разврата». Среди них оказался и Жорж Дантес, перебивавшийся, что называется «с хлеба на воду». Казалось, Дантес должен был стать легкой «покупкой» Геккерна. Посланник был готов расплатиться с понравившимся ему юношей всем своим состоянием. Коммерческая сделка была лишь вопросом времени. Но для того, чтобы Дантес мог переехать в дом посланника и соблюсти при этом светские приличия, необходимо было получить официальный статус его родственника. Геккерн предложил французу свое имя, титул и герб. Но чтобы Дантес мог получить их, требовалось соблюсти ряд официальных формальностей, выполнить которые
было почти невозможно.
В мае 1835 г. Я. Геккерн покинул российскую столицу и отправился за границу. Официально дипломат ехал лечиться. Но настоящая причина заграничного вояжа заключалась в том, чтобы всеми доступными ему средствами легализовать совместное проживание в его доме нидерландского посланника кавалергардского поручика Дантеса. Барон намеривался привязать юношу к себе навсегда. Приобрести фамилию, титул и состояние Геккерна было вершиной желаний небогатого француза, жившего на подачки родного отца и вынужденного пользоваться денежным вспоможением, которое назначила ему императрица Александра Федоровна. Самый простой путь заключался в официальном усыновлении. Но для законного усыновления существовал целый ряд непреодолимых препятствий.В Нидерландах в это время действовал французский гражданский кодекс. Согласно ему, усыновлять можно было только родственников. Усыновляемый должен был быть несовершеннолетним и проживать в доме усыновителя не менее 6 лет. Усыновителю должно было быть не менее 50 лет. Геккерн и Дантес не являлись родственниками. Отец юноши еще здравствовал. Геккерну не было еще 43 лет, а Дантесу шел уже 25-й год, и он не жил в доме усыновителя. Если отец Жоржа и его семейство вряд ли могли препятствовать планам барона, сулившим им несомненную материальную выгоду, то этого никак нельзя было ожидать от многочисленных родственников Геккерна, для которых замысел барона мог обернуться имущественными потерями. Усыновлять же не родственника, да еще при живом отце было задачей почти неразрешимой.
В конце 1835 г. выяснилось, что в деле усыновления возникли определенные трудности. Король Нидерландов Вильгельм I не хотел отступать от существующего законодательства об усыновлении.
>>>
[Цитируется без купюр ввиду исключительной важности этой инфы и особенно того, что Сафонов сообщает далее]
Геккерн делает всё,
<<<
«чтобы найти выход из безнадежной ситуации, сложившейся с усыновлением Жоржа. Чтобы преодолеть формальные юридические препоны, Геккерн обратился к амстердамскому адвокату А. Брюхману. Адвокат предложил комбинацию, которая имела такие же юридические последствия, как и официальное усыновление. Геккерн и его «сын» должны были обратиться к королю с прошением, но не об усыновлении, а о зачислении французского дворянина Дантеса в нидерландское дворянство и о предоставлении ему права носить имя и герб Ван Геккернов. Для этого нужно было подать королю два прошения: от Дантеса и от Геккерна, поддерживающего прошение юноши. Очевидно, Геккерн разъяснил Дантесу, что именно он должен написать в своем прошении. 26 февраля (9 марта) Жорж отослал «отцу» свое прошение. В прошении Дантес указал, что местом его «постоянного проживания» является дом адвоката А. Брюхмана в Амстердаме, в настоящий же момент он находится в резиденции посольства Нидерландов в Петербурге. На самом же деле он там не жил, несмотря на то что Геккерн предлагал ему собственные апартаменты. Дантес сообщил королю, что с разрешения родителей уже несколько лет вверился попечению посла Нидерландов в Петербурге Геккерна, который воспитывал его, заботливо ухаживал за ним, и обращался с ним как с собственным сыном. Жорж указал, что покинул Францию в 1830 г. с твердым намерением никогда в нее не возвращаться. С этого времени, то есть уже 6 лет, местом его постоянного проживания стала посольская резиденция его приемного отца, поэтому проситель полагал возможным считать, что всё это время он находился «под нидерландским покровительством», порвав навсегда с прежним отечеством. Поскольку его приемный отец решил оставить ему в наследство свое имущество и, если это возможно, дать ему свое имя и титул, Дантес просил короля предоставить ему возможность полностью осуществить эти намерения и вместе с имуществом, именем и титулом Геккерна получить подобающие им в Нидерландах привилегии. Дантес подчеркнул, что сам принадлежит к баронскому роду своего прежнего отечества, поэтому имеет достаточно прав носить тот же титул, какой имеет его приемный отец, представитель одного из почтеннейших родов в Нидерландах. Дантес просил короля выдать ему свидетельство об инкорпорации его в нидерландское дворянство с полномочиями называться Жорж Шарль барон ван Геккерн, иметь право носить герб и пользоваться подобающими гербу привилегиями.
30 марта (11 апреля) Геккерн подал прошение Вильгельму I. Он просил о милости, имевшей для него «огромную важность» и которую он поставил бы выше всех других милостей, когда-либо полученных от короля. Геккерн писал о том, что дожил до 43 лет, но не имел ни семьи, ни детей. Чтобы восполнить «отсутствие тех близких отношений», кои существует между родителями и детьми, он несколько лет воспитывал с согласия его родных юного барона Дантеса, отпрыска старого дворянского рода. Геккерн в бытность чрезвычайным послом Нидерландов в России заботился о нем как о собственном сыне, когда тот постоянно проживал у него всё это время. Геккерн решил передать Дантесу, которого «длительное время» считает приемным сыном, всё, чем располагает. То есть с разрешения родителей юноши «дать ему и оставить в наследство свое имя и имущество». Самым лучшим способом сделать это было бы усыновление. Все условия такой операции, установленные действующим Сводом законом, налицо, кроме одного: усыновитель еще не достиг 50 лет, как того требует закон. Но подобная операция имеет ряд негативных сторон, которые побуждают Геккерна отказаться от нее. Приемный сын получил бы имя и имущество усыновителя, но, будучи иностранцем, остался бы таковым после усыновления. В таком случае преданное ему имущество перешло бы в руки иностранца и это ни в коей мере не привязало бы усыновленного к отечеству его приемного отца. Усыновление не может дать усыновляемому новое отечество, но Геккерн, будучи нидерландским дворянином и патриотом, стремится именно к этому. В противном случае ему ничто не помешало бы передать свое имущество приемному сыну путем простого завещания, но тогда оно стало бы собственностью француза.
Чтобы устранить эти неблагоприятные последствия усыновления, Геккерн просил короля в ответ на прошение Дантеса не только разрешить передать ему свое имя, но и инкорпорировать его в нидерландское дворянство с принятием имени и титула барона Ван Геккерна, против чего представители этого рода возражений не будут иметь. Поскольку же по конституции Нидерландов принятие в нидерландское дворянство исключает все прочие, имущество Геккерна перейдет не иностранцу, но поданному королевства, нидерландскому дворянину. Геккерн выражал надежду на то, что король впоследствии разрешит ему отступить от положения, согласно которому усыновителю должно быть не менее 50 лет, пока же просит удовлетворить прошение Дантеса инкорпорировать его в нидерландское дворянство на тех условиях, на которых он ходатайствовал об этом.
Таким образом, все фактические подтасовки, содержавшиеся в прошении Дантеса, Геккерн «прикрыл» патриотическими мотивами в собственном прошении. Очевидно, оба просителя были вполне достойны друг друга. Расчет их строился на том, что за дальним расстоянием будет невозможно в короткий срок проверить достоверность фактических данных, приводимых в обоих документах. Но наиболее уязвимое место в комбинации, выработанной Геккерном и Брюкманом, заключалось в том, что Дантес находился в военной службе российского императора, а этого нидерландскому дворянину без разрешения короля делать не позволялось, и Геккерн об этом не мог не знать.
Но помимо опасений, что подтасовки вскроются, Дантес не мог не бояться того, что сама необычность ситуации, поспешность и настойчивость, с которой Геккерн старался осуществить свой план, наконец, слухи о сексуальной ориентации нидерландского дипломата не позволят реализоваться их общему замыслу. И опасения эти были не напрасны. Министр юстиции Ван Маанен и Высший совет дворянства не спешили дать положительное заключение на оба прошения. Приведенные в них доводы находили неубедительными. Один из членов Совета задался вопросом, какие причины могли заставить Геккерна предоставить Дантесу такие привилегии. Намек на гомосексуальные наклонности дипломата был всем понятен. Осталось неизвестным, прибегал ли Геккерн к каким-то закулисным ходам, но 2 мая было принято вначале решение натурализовать Дантеса, а потом инкорпорировать в дворянство.
На следующий день Геккерн от имени Дантеса подал прошение королю о натурализации. 5 мая король своим указам постановил: натурализовать Дантеса, инкорпорировать его в нидерландское дворянство, разрешить ему принять имя Жорж Шарль барон ван Геккерн с правом носить причитающийся этому имени и титулу герб и пользоваться связанными с ними привилегиями. Однако Вильгельм позволил Дантесу, как того и хотел Высший совет дворянства, воспользоваться этой милостью только через год после того, как о ней будет напечатано в Нидерландской государственной газете и других печатных изданиях, издаваемых в провинциях, где живут члены рода Геккернов с сохранением права отменить это решение, если против него будут предъявлены законные возражения.
Во время аудиенции у короля Геккерн пробовал настаивать на срочной выдаче Дантесу соответствующего диплома и даже подал об этом ноту. Но Высший совет дворянства и министр юстиции настояли на выдаче временного диплома, который через год должен был быть обменян на настоящий.
22 мая 1836 г. на частной аудиенции у Николая I нидерландский посланник Геккерн объявил, что он усыновил поручика кавалергардского полка Жоржа Дантеса и передал ему свое имя и титул. На следующий день об этом была поданы официальные документы. 12 июня царь удовлетворил просьбу Геккерна, а две недели спустя появилось постановление Сената. С тех пор поручик Кавалергардского полка Егор Георгиевич Дантес, как его называли русские документы, стал именоваться бароном Геккерном.
Между тем никакого «усыновления» в действительности не было и не могло быть. Как ни дерзко это было на самом деле, Геккерн сознательно ввел в заблуждение вначале нидерландского короля, а потом и русского царя. Царю он сообщил, что «официально усыновил» кавалергардского поручика по указу нидерландского короля. Высший совет дворянства признал за ним право носить фамилию, титул и герб Геккерна. Но то, что посланник назвал усыновлением, как мы видели, юридически называлось иначе. «Это усыновление, — писал вюртембергский дипломат Х. фон Гогенлое-Киршберг 23 мая, — стало предметом разговоров в петербургских салонах и послужило основанием для шуток малоприятных для обоих Геккернов». Императрица Александра Федоровна, ранее симпатизирующая Дантесу, с этого времени стала называть его «новорожденным» или «безымянным», употребляя это выражение с оттенком иронии.
Геккерн, который пытался предвидеть всё, не мог не знать о том, что говорят в свете по поводу его самого и его «новорожденного» «сына». Нейтрализовать все эти разговоры можно было только одним путем. Жорж должен был жениться или, по крайней мере, продемонстрировать свое желание — это сделать и тем самым закрыть рот всем любителям позлословить. Дело о «браке» должно было быть достаточно громким, чтобы произвести еще больший шум, который заглушил бы все языки, судачившие о странном «усыновлении».
>>>
НЕ БЫЛ ДАНТЕС БАРОНОМ ГЕККЕРНОМ!
ЧТОБЫ ДАНТЕСУ СТАТЬ ВСЕГО ЛИШЬ ГОЛЛАНДСКИМ ДВОРЯНИНОМ ПОД ИМЕНЕМ ГЕККЕРНА, ОН ДОЛЖЕН БЫЛ БЕЗ ПРОБЛЕМ, ДАБЫ НЕ ВСКРЫЛОСЬ ВРАНЬЁ ЕГО И ГЕККЕРНА В ДОКУМЕНТАХ ИЛИ ЕЩЁ ЧЕГО-НИБУДЬ НЕ ТО, ПРОЙТИ ГОДОВОЙ ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК, ИСТЕКАЮЩИЙ В МАЕ 1837 Г., И ОБ ЭТОМ БЫЛО ОТКРЫТО НАПЕЧАТАНО В ГОЛЛАНДСКИХ ГАЗЕТАХ!
Так вот она – тайна голландского барона! Не был он отцом, а Жоржик – сыном, ни де факто, ни де юре. Это раз. Барон на пару с Жоржиком изолгался с головы до ног, в том числе письменно, в Голландии перед королём, а в России перед императором, в желании привязать к себе покрепче Дантеса (а уж задком или передком – пусть выясняют непомнящие «пушкинисты»). Это два. Походу эта хоть и облечённая общественным званием, но таки лживая голландская педрила занималась контрабандой. Это три.
И тайну эту знал Сергеич, поскольку писал голландцу следующие слова: «так называемого сына«! Вот какой компромат на лицемера Геккерна он мог предъявить и представить этого голландского лжеца без какой-либо маски чести «в глазах двора вашего и нашего»!
НЕ БЫЛ ДАНТЕС ГЕККЕРНУ СЫНОМ, НИ ПРИЁМНЫМ, НИ НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫМ, НИКАКИМ !
И VICE VERSA!
+++
Эти приведённые М.Сафоновым исключительной важности факты не только убивают наповал вообще всю литературоведческую дрянь, камлающую за «отца» Геккерна и «сына» Дантеса. Учитывая их, любой пытливый ум рано или поздно увидит дело дуэли Сергеича в ином, истинном свете.
А если вы встречаете в тексте о Пушкине распедаливание про этих «отца» и «сына» или про Геккерна-старшего/Геккерна-младшего, то знайте – это написано с целью скрыть истину.
ПС
Дантес голландцем не стал.
Поначалу будут одни вопросы. Элементарные, как очередное распедаливание умновастого скрипача Шерлока Холмса недотёпистому доктору Ватсону, и не совсем:
0.Когда на самом деле был дан ноябрьский 1836 года вызов Дантесу: 4-го, 5-го или 2-го?
1.Почему в ноябре-1836 Геккерн боится дуэли как огня, разбиваясь в лепёшку в стараниях её сначала отсрочить, а потом и вовсе закрыть тему, а в январе-1837 настаивает на ней как можно скорее?
2.Полагал ли Сергеич дуэлить в ноябре-1836 непременно?
3.Чего ради было жениться не только в целом перспективному по матримональной части во всех отношениях молодцу (модный кавалер, иностранец-француз, гвардеец-офицер, не дурен во всех отношениях – видом, телом, умом, блестящий балерун и птица-говорун), но и бедняку Дантесу на невзрачной великовозрастной фактически бесприданнице?
4.Письмо Пушкина от 26.01.1837 г. Гекккерну было вовсе не вызовом, а требованием отстать. В противном случае Сергеич обещал голландскому послу обнародовать некий компромат: «…обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему имел и возможность и намерение». Что это за возможность? Что же конкретно было у Пушкина на Геккерна?
5.Ожидал ли Сергеич дуэли после письма от 26.01.1837 г.?
6.Почему, если вызов Пушкину идёт от Геккерна, на дуэль выставлен Дантес?
7.Почему Сергеич идёт на дуэль с Дантесом, а не требует к барьеру именно Геккерна или не выставляет симметрично вместо себя другого?
+++
При всех возможных копаниях кого бы то ни было в перипетиях судьбы Сергеича, эти вопросы должны быть на уму раскопщика, а не какая-то мелочь, типа 2-х главных вопросов Петракова.
С очевидностью не имеет смысла искать ответы в опусах от витринной «профессиональной пушкинистики». Почему? Потому что даже крутая по «неделитантской» мерке исследовательница С.Абрамович профукала в «Дипломе рогоносца» царственную тему (а сделано это намеренно или нет, какая истине разница?):
Если «ведов» ты взлистнёшь,
Ничего там не возьмёшь,
Ничего ты с них не слупишь:
Пустословие найдёшь
Или в Вяземского вступишь.
Но толика пользы таки есть с этих плезирных цензуре непомнящих «пушкиноведов». Об этом будет далее, с конкретными примерами.
Изложенного про эту Вяземскую Гниду с лихвой хватает, чтобы понять, что:
1.Историку М.М.Сафонову должно было убрать знак вопроса из своей статьи.
2.Вся информационная продукция, не важно на русском или французском языках, от бренда «ПЁТР АНДРЕЕВИЧ ВЯЗЕМСКИЙ» должна быть помещена в пыль архивов с биркой «ГНИЛЬЁ ОТ БЛ.ДСКОЙ ГНИДЫ».
3.Если кому и будет интересно, что представлял собой Вяземский,
то достаточно открыть «Капитанскую дочку» Пушкина и посмотреть на Швабрина.
ПС
Хотя, по-крупному ежели, роль этой Гниды в деле Пушкина понятна, отдельные детали «дружеского» участия князя Педры в судьбе Сергеича будут более подробно оговорены в дальнейшем.
На воре шапка горит. (Пословица)
Как конкретно заметал следы своего участия в деле Пушкина и заодно зарабатывал имперскую пайку князь ПедрА? А так, что из предпринятых Вяземским после роковой дуэли номеров можно составить целую программу цирка. Бл.дского.
1.Клоунада #1.
Князь ПедрА типа проспал дуэль:
[Из ранееупомянутого Сафонова]
<<< В 1900 г., когда ни князя, ни княгини не было в живых, Бартенев обнародовал, что в 1875 г. в Хомбурге В. Ф. Вяземская рассказала ему любопытнейшую историю: «…вечером 26 января 1837 года в отсутствие князя пришел к ней на минуту Пушкин и сказал ей, что будет драться с Дантесом. У княгини сидели B. А. Перовский и М. Ю. Виельгорский. Втроем они долго совещались, как быть, и до глубокой ночи ждали возвращения князя Петра Андреевича, который засиделся у Карамзиных и на другое утро встал очень поздно». Итак, Вяземский «проспал» беду из-за Карамзиных. Однако у них Вяземский засидеться не мог, потому что Карамзины были на балу у Разумовских, да и сам князь находился там же. Как неловко княгиня пыталась объяснить, почему Вяземские не попытались предотвратить дуэль! >>>
Сергеичу идти под пулю, а его пребывающему в курсе «близкому дальше некуда другу» после бала так спатеньки хочется, аж мочи нет, вот всё и проспал!
2.Клоунада #2.
Князь ПедрА единственный (!) прилюдно ломает комедию во время похоронных процедур:
[Из ранееупомянутого Голлера]
<<< Однако, когда Пушкина не стало… Он, как свойственно российским интеллигентам (может, и другим, но мы про то не знаем), начал корить себя. Рвать на себе одежды, посыпать голову пеплом. Валялся в обмороке на паперти церкви, где шло отпевание, что было, право, несколько театрально – и не только по нашим, отнюдь не сентиментальным временам, но и по древним – пушкинским. >>>
Голлер несколько неточен – князь ПедрА не обморочивался и вполне мог передвигаться: «… на пути процессии лежал, громко рыдая, большого роста князь Вяземский. Его попросили встать и посторониться». (То ли из Вересаева, то ли из Бартенева).
3.Номер с разоблачением.
Внешне чисто, ни с того, ни с сего Вяземский оказался единственным (!), кто «взял на себя задачу рассказать о причинах и предпосылках трагической январской дуэли» и рассылал по белу светушку свои филькины грамоты как тот Одесский розыск телеграммы о критическом моменте (приведённая цитата – шерсти клок от Абрамович С. с её «Письмами П.А.Вяземского о гибели Пушкина». Будет ещё чутка «шерсти» – хучь какая да польза от «неделитантского проф-пушкиноведения»!).
Но белый свет быстро разоблачил гнильё в этих вяземских грамотках:
[Из вышеупомянутой Абрамович]
<<<
«Огромные усилия», приложенные Вяземским, чтобы представить поэта лояльным верноподданным и благочестивым христианином, были очевидны для всех, кто хорошо знал Пушкина. Н. И. Кривцов прямо написал об этом Вяземскому в Петербург: «Как не стыдно тебе <…> прислать мне копию с классико-академико-чопорного описания смерти Пушкина, статьи по чести достойной лишь князя Шаликова для „Московских ведомостей“. Евгений Баратынский <…> сказывал, что ты написал другое к Давыдову, достойное и тебя и покойного; но копии с того видно ты разослал по умным людям, а нас отпотчевал булгаковским блюдом».
>>>
Итак, имеем, что даже крутая исследовательница Абрамович, и та смекнула, что князь Педра чего-то ради оставил в стороне подаваемое на балах мороженое и принялся усердно рисовать во многих экземплярах портрет Сергеича таким, каким он никогда не был, но колористика которого по кайфу императору Николаше. Что бы могло сподвигнуть Гнидопедру на именно такие «огромные усилия»? Разумный ответ очевиден – Вяземский действовал согласно чужой про-имперской воле. Например, по совету (сиречь, приказу) шефа госбезопасности Бенкендорфа.
4.Фокус с появлением ниоткуда.
Как конкретно живописал князь ПедрА свою картину маслом, где умирающий Пушкин якобы в просветлении ума пред вечным на прощание типа целует жопу Николая и присягает уваровской формуле «Православие.Самодержавие.Народность», можно увидеть у той же Абрамович. Не сблевните только от «Священник говорил мне после со слезами на глазах о нем и о благочестии, с коим он исполнил долг христианский» или от «„Скажите государю, — говорил Пушкин Арендту, — что жалею о потере жизни, потому что не могу изъявить ему мою благодарность, что я был бы весь его!“ (эти слова слышаны мною и врезались в память и сердце по чувству, с коим они были произнесены)».
Однако, сама же мадам Абрамович и обламывает весь пафос князя Педры: «Несколько слов, отрывисто произнесенных умирающим в те минуты, когда он от слабости почти не мог говорить, под пером Вяземского превратились в торжественное предсмертное заявление о преданности царю. Чтобы усилить впечатление, Вяземский пишет, что слова Пушкина врезались в его память «по чувству, с коим они были произнесены». Но слышать то, что сказал Пушкин, Вяземский не мог. Его в этот момент в кабинете не было …«
Кстати, как этот облом вяжется с заявленной С.Абрамович исторической ценностью писулек князя Педры?
5.Номер в духе верноподданности.
Сам же Вяземский в этих письмах целует императорскую задницу аж со перезвонами: «Государь был тут велик и прекрасен, в особенности когда он <…> выражал свою волю сам, а не через посредников, которые искажали и обессмысливали его намерения».
6.Переобувание в прыжке.
Зря Стелла Абрамович [вслед за Казанским] темнила – создавала впечатления про какие-то там в начале февраля-1837 прозрения князя Педры [перед якобы "умным" письмом к Давыдову]: «Создается впечатление, что за истекшие дни для самого Вяземского многое прояснилось и он стал отчетливее понимать мотивы поведения Пушкина и других действующих лиц», «Создается впечатление, что буквально в эти дни и часы Вяземскому и другим друзьям поэта открылись какие-то неизвестные раньше обстоятельства«. (Кстати, проф-мадам, причём здесь другие друзья поэта, если письма только Вяземского?).
Эта впечатлительная темнота рассеивается несложно – ГнидоПедре поступили соответственные направляющие перо князя указания жандармского начальства. Вот и всё «открытие» – просто очередной номер в программе бл.дского вяземского цирка, а именно переобувание в прыжке (у Абрамович это названо «переориентацией» [спасибо, поржал! - idohturov]), не более.
7.Эксклюзив для императора.
А вот совместное письмо Вяземских (!) в Рим (!!) брату императора Михаилу (!!!) с приложением пакета документов, включая «Диплом» (!!!!), фактически явлется отчётом о проделанной работе, рапортом имперского винтика управленческой верхушке: де-мол, сгодится ли такая стряпня, или ещё какого самодержавного сиропу с православным елем подлить да народственным квасом разбавить?
Сгодилось, судя по посыпавшимся на Гнидопедру имперским наградам !
8.Show must go on!
Сразу по завершении программы «Пушкин» репертуар б.в. цирка стал пополняться новыми номерами, хоть и похожего, впрочем, содержания:
[Из ранееупомянутого Ласкина]
<<< В декабре 1837 года Вяземский пишет очерк на французском языке о пожаре Зимнего дворца — это восторженный панегирик Николаю I по поводу его общения с народом на площади перед дворцом. >>>
9.Современные номера.
Цирковая программа б.в. цирка пополнялась и в 20-м, и в 21-м (!) веках. К примеру, это опусы типа книжки «П.А.Вяземский.Эстетика и литературная критика. Москва, Искусство, 1984″ или недавнего (от 2004 г.) экземплярчика из серии «Жизнь замечательных людей» [спасибо, поржал! - idohturov]:
Впрочем, я ни билеты на какие гастроли этого бл.дского цирка «Вяземский», ни связанные с ними мемуары или распедаливания не куплю. Мне хватило номеров тогдашней программы «Пушкин».
Каким ты был, таким остался… (Из совковой песни)
Никогда князь ПедрА не был другом Пушкина.
Об этом красноречиво свидетельствуют его записки, об отдельных пассажах в которых умалчивают (или от очевидной тупости, или от неочевидной подлости) непомнящие «профессиональные пушкиноведы».
Вот образчик распедаливаний Гнидопедры Андреевны в отношении пушкинского творчества (цитируется по «Д.П.Ивинский Князь П.А.Вяземский и А.С.Пушкин — М.: Филология, 1994″.):
<<<
«Народные витии, если удалось бы им как-нибудь проведать о стихах Пушкина и о возвышенности таланта его могли бы отвечать ему коротко и ясно: мы ненавидим, или лучше сказать презираем вас, потому что в России поэту, как Вы, не стыдно писать и печатать стихи, подобные Вашим. — Мне так уж надоели эти Географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что мы лежим врастяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст, что физическая России Федора, а нравственная дура. [...] После этих стихов не понимаю, почему Пушкину не воспевать Орлова за победы его Старорусские, Нессельроде за подписание мира. Когда решишься быть поэтом событий, а не соображений, то нечего робеть и жеманиться, как непроебенная блядь. Пой, да и только.» (Записные книжки, с. 215; РГАЛИ.Ф.195. Оп.1. Ед.хр. 1111. Л.38 об.). >>>
Вот ещё из С.Ласкина «Вокруг дуэли»:
<<<
«В 1822 году Вяземский совестит молодого Пушкина за его восторг перед подвигами Ермолова и Котляревского. «Гимны поэта, — писал он А. И. Тургеневу по поводу „Кавказского пленника“, — не должны быть славословием резни».
В 1860 году Вяземский пишет оду фельдмаршалу А. И. Барятинскому, покорителю Кавказа, восторженный панегирик, полный имперского самодовольства: «Вас избрал Царь — и глаз державный вождя по сердцу угадал. Ему в ответ, Ваш подвиг славный Его доверье оправдал. Ура Царю! Ура! три раза. Ура! младый фельдмаршал, Вам! Ура! Вам, ратникам Кавказа, Вам, древних дней богатырям». >>>
Вот что вещала Гнидопедра о «Современнике» (из вышеуказанного Ивинского):
<<<
«Пушкин [...] на веку своем, — читаем в статье Вяземского “Взгляд на“Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина”, — написал несколько острых и бойких журнальных статей; но журнальное дело не было его делом. Он не имел ни достойных качеств, ни погрешностей, свойственных и даже нужных присяжному журналисту. [...] Он принялся за журнал вовсе не из литературных видов, а из экономических. … Таким образом он ошибся и в литературном отношении. Пушкин тогда не был уж повелителем и кумиром двадцатых годов. По мере созревания и усиливающейся мужественности таланта своего он соразмерно утрачивал чары, коими опаивал молодые поколения и нашу бессознательную и слабоголовую критику». >>>
Оттуда же про историческую прозу Сергеича:
<<<
«Показательна двойственность оценок Вяземским пушкинских исторических сочинений. Воздавая должное точности и объективности Пушкина в «Истории Пугачева» и «Истории Петра Великого», Вяземский отмечал, что Пушкин «почти не вникнул» в историю события», «в глубь его» (Вяземский-1984, с. 327)». >>>
А примечание 108 из ранее упоминавшегося М.М.Сафонова «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?» (Петербургский исторический журнал № 3 (2019)) ясно показывает всё «прое.ённое бл.дство» этой ГнидоПедрЫ Андреевны:
<<<
«Едва ли покажутся теперь удивительными неодобрительные отзывы П. А. Вяземского о Пушкине, высказанные после смерти поэта не для широкой публики. Согласно свидетельству Я. К. Грота в конце 1840 г., Вяземский «откровенно говорил со мной о Пушкине-покойнике. Отдавая всю справедливость его уму и таланту, он находит, что ни первая молодость его, ни его жизнь вообще не представляют того, что бы внушало к нему истинное уважение и участие» (Я. К. Грот — П. А. Плетневу б/д // Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. Т. 2. СПб., 1896. С. 129). Не выглядит случайным и то, что в 1872 г. из-под пера П. А. Вяземского вышла и следующая оценка гибели Пушкина. В «Статье о Лермонтове» Петр Андреевич написал: «Дантес был виноват перед Пушкиным, как и многие виноваты перед многими во всех слоях общества, как и сам Пушкин был не раз виноват: то есть Дантес волочился за замужней женщиной. Участвовал ли он в подметных письмах, это осталось неизвестным, да и всего вероятнее, что не участвовал, потому что никакой пользы в этом иметь не мог. Известное же письмо Пушкина к Геккерну, исполненное самых невыносимых ругательств для Дантеса таково, что будь Дантес и не француз, а русский, сто раз русский и прямой потомок Гостомысла, то всё же по обычаям, существовавшим в обществе, он не мог не вызвать Пушкина. Остальное же последствия вызова и поединка, уже дело случая и входят в разряд обыкновенных явлений этого рода. Сказано, что Пушкин искал смерти: вовсе нет, он и смертельно раненный искал смерти Дантеса… Стало быть, и в этом отношении никакого особенного святотатства со стороны Дантеса не было. В первую минуту, в пылу первых впечатлений и сгоряча Лермонтов мог дать смерти Пушкина некоторое политическое общественное значение: и к тому же он сам был молод и можно было тогда простить ему его поэтическую заносчивость. Но теперь снова поднимать шум по этому делу, ничто иное, как ребячество и патриотическое пустословие» (Вяземский П. А. Записные книжки. М., 1992. С. 25; РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. № 1094а. Л. 4 — 4 об.)». >>>
Ну да, ну да! И Дантес не виноват, и сам Пушкин виноват и недостоин истинного уважения, и нечего «снова поднимать шум по этому делу»!
В музей таких бл.дских вяземских «друзей»!
[Нижеследующий абзац - из разряда IMHO, само собой]
Вяземский «въехал» в секрет не только «Евгения Онегина». Узнал он свою под видом Швабрина «парсуну» и в «Капитанской дочке». В отместку князь ПедрА настучал имперской гэбухе про «методу от Сергеича».
А далее…[ ]
Вяземский деятельно поучаствовал в том, чтобы дуэль состоялась.
А далее…[ ]
А после не только долгое время заметал следы своего участия в этом грязном деле, но и активно занялся про-имперским агитпропом, дабы требуемым николаевской гэбухой образом и с желательным для неё результатом внедрить описание и оценку произошедших событий в общественное сознание.
За то и был щедро награждён империей (ниже цитаты из упоминавшегося ранее Голлера):
<<<
В августе 1839 года Вяземский становится членом Российской Академии и действительным статским советником [сиречь, генералом - idohturov].
С 1855 года Вяземский заведует делами печати, возглавляет цензуру [ещё при Коле-Раз! Заслужил! - idohturov].
Постепенно князь Петр Андреевич все выше и выше продвигается по государственной лестнице: он получает звание обер-шенка двора, посты товарища министра народного просвещения, сенатора, члена Государственного совета.
>>>
Ну да, ну да! Князь-Камергер! Советник-Генерал! Обер-Шенк!
А как был ГнидоПедрой сей товарищ министра народного просвещения, сенатор и прочий член Госсовета, так и остался!
ПС
Глядя на курикулум виты этой гниды, вспоминается пройденное:
…все империи – говно!
В т.ч. и потому, что те, кто им служит от всей гнилой души – не лучше.
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!
А Сергеич-то был в курсе, что князь ПедрА – царский стукачок! Есть явное доказательство этому – повесть «Капитанская дочка». Недаром там именно «Пётр Андреевич» фигурирует в главной роли, и эпиграф «Береги честь смолоду» к ней не просто за здорово живёшь!
Перечитывая эту повесть, лучше начать с конца, там где подпись «Издатель», конкретно вникнув в заключительные слова Издателя: «Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые [не все, заметьте! - idohturov] собственные имена.«
[Вообще, чисто статистически получается, что если творение Пушкина названо двусловно и состоит из прилагательного и существительного, то сам Бог велит искать там целенаправленно применение "методы от Сергеича". Тут вам и "Пиковая дама", и "Медный всадник", и "Золотой петушок". "Капитанская дочка" - не исключение.
Кстати, ещё есть впечатление такое, что сценаристы классических серий про Джеймса Бонда стырили некий приём Сергеича из "Капитанской дочки", а именно обязательную по ходу пьесы юморную детальку (типа села, принадлежащего десятерым помещикам, или рождения Петруши в год, когда окривела тётушка Настасья Герасимовна), намекающую что всё это понарошку и что формально предъявленное действо не нужно принимать за чистую монету.]
Как же Пушкин «проколол фигуру» Вяземского в «Капитанской дочке»?
При чтении этой повестушки Сергеича князь ПедрА должен был бы вздрогнуть уже при имени главного героя. Главный же эпиграф «Капитанской дочки» неукоснительно наводит любого читателя на очевидную мысль «Сберёг ли свою честь Пётр Андреич?», а читателя, знакомого с персоналиями пушкинского окружения и знающего о существовании П.А.Вяземского, ещё и на подспуд: если тот, «книжный» Пётр Андреевич, сберёг, то этот, некнижный, сберёг ли?
Как именно применил Сергеич свою «методу» в «Капитанской дочке», указано Издателем в конце: приисканы приличные эпиграфы и переменены некоторые имена собственные.
Какой, к примеру, эпиграф приличен к главе 4? Косо-рифмованный стихотворный, и именно Княжнина (! – idohturov):
Вот там, в главе 4, и переменим, переставим некоторые имена собственные: Швабрину дадим Петра Андреевича, а Гринёву – Алексея Ивановича. И «образованный, умный, едкий циник Швабрин» (это слова М.Гофмана из статьи, предваряющей «Капитанскую дочку» в издании Венгерова, т.4, с.373) как раз предстанет вылитым князем Педрой!
Чем отметился сей Швабрин по ходу пьесы? Не только блестящим образованием и наличием недешёвых французских книг. Не только колкими замечаниями и язвительными шутками. Не только познаниями в литературе и пробами пера в стихосложении. Но и враньём! И клеветой! И лицемерием! И переобуванием в прыжке! И доносом!
Врал ли некнижный Пётр Андреич? Да сколько угодно – смотри А.И.Тургенева и А.Я.Булгакова!
Клеветал ли? И это не вопрос – смотри, к примеру, его филлипики против «красных» в письмах к милой Эмилии.
Лицемерил ли? Ещё как: в друзья Сергеича зачислила себя эта гнида!
Переобувался в прыжке? Неоднократно. Из аристократа в либералы, а из либерала в имперские холуи.
Доносил? Пушкин «Капитанской дочкой» отвечает: «Да!»
+++
Книжный Швабрин поступился своей честью. Тем самым Сергеич русским языком поведал всему миру, что не сберёг свою честь и некнижный Вяземский Пётр Андреевич.
И если вам нужен реальный портрет этого гнилого князя, то смотрите на Швабрина из «Капитанской дочки». Это он и есть.
…Друг оказался вдруг!…
Таки любители, неравнодушные к творчеству и судьбе Сергеича, симпатично полезнее непомняще-комиссионных пустопорожних «профессионалов»-пушкино»ведов». Поледние только что и могут или врать, или темнить. Ну да всё без толку!
Как бы ни темнила в датах (25-е вместо 26-го января) «могучая пушкинистка -исследовательница» мадам С.Абрамович и ни поливала, к примеру, С.Ласкина с ног до головы сиропом «непрофессионализма» в пушкиноведении, в отношении Вяземского попавшаяся мне одна лишь фраза Ласкина перевешивает все «открытия» мадам Абрамович вкупе с её аллилуйями в адрес князя Педры!
Вот она – эта шикарная цитата из Ласкина («Вокруг дуэли«):
«...среди прочих свидетельств особенно важны письма Василия Андреевича Жуковского и Петра Андреевича Вяземского, написанные А. X. Бенкендорфу в те трагические дни — это был их отчет на запрос полиции«.
Итак, шеф имперской госбезопасности (это что николаевское 3-е Отделение, что большевистское ГПУ, что гитлеровская гестапа, что советский КГБ, что российская ФСБ – по сути одна малина, поскольку сходные задачи решаются) получает отчёт клиента в ответ на свой запрос.
[Когда последний раз Вам, уважаемый читатель, Федеральная Служба Безопасности направляла запрос и требовала отчёт, а?]
Пребывая есмь в курсе о возможных обязанностях завербованного гэбухой клиента и исходя из достоверности цитаты С.Ласкина, можно положительно заявить:
Князь Пётр Андреевич Вяземский
был жандармским сексотом!
Напрасно поэтому недоумевает т-щ Лотман Ю. в своём выступлении «Аутсайдер пушкинской эпохи«: «Вяземский же, скинув плащ романтического бунтаря, как-то вдруг совершнно естественно оказался в мундире николаевского вельможи».
«…и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных» (Софи Карамзина)
+++
В своей вышеупомянутой статье М.М.Сафонов сообщает не только о вранье, но и о гнилых делах ГнидоПедры Андреевны.
1.ПедрА ничего не имела против дуэли с участием Пушкина: «…мы не знаем ни о каких действиях князя, которые он предпринял бы, чтобы предотвратить поединок. Напротив, известно, что он уклонился от такой роли. Согласно записи Бартенева, Геккерн, встретив на Невском проспекте Вяземского, сообщил ему о любви Дантеса к Гончаровой и просил посредничать,чтобы предотвратить дуэль. Вяземский посредничать не стал. Совсем иначе повел себя В. А. Жуковский: он сделал всё, что от него зависело, чтобы катастрофы не произошло. Вяземский же палец о палец не ударил«.
2.ПедрА не только не возражала против дуэли, но и желала её:
«Кажется, Вяземский внес свою лепту в столкновение Пушкина и Дантеса…
[1]Вяземские рассказывали Бартеневу, что не только Геккерн, но и «его соумышленники» распускали по городу порочащие Пушкина слухи. Среди муссирующих сплетни оказался и князь Петр. Переписка Карамзиных и дневник Тургенева зафиксировали несколько высказываний князя именно в таком духе…
[2]Для того, кто хотел столкнуть Дантеса и Пушкина, недостаточно было кричать на всех углах о том, что кавалергард волочится за женой поэта: это и так все видели. Необходимо было найти нечто особенное, «нечто большее обыкновенной безнравственности». Пушкин ревнует свояченицу Александрину к Дантесу — вот основа конфликта и суть интриги. Вот о чем надо говорить, вот какую тему надо развивать тому, кто хочет скандала. Вяземский говорил, а Софи разносила.
«.
3.Уже говорилось, что Вяземские пытались упрятать концы в воду относительно событий вечера 25-го января. Вот как князь ПедрА воплощал это на практике:
«Получив от Данзаса авторскую копию пушкинского письма (она была без даты, это и дало возможность для манипуляций), князь П. А. Вяземский переписал ее и озаглавил этот документ так: «Копия с собственноручной копии письма Пушкина к министру Геккерну (посланного ему, вероятно, в понедельник 25 января 1837 (курсив мой. — М. С.))». В письме к Денису Давыдову от 9 февраля Вяземский уже прямо, без всяких «вероятно», утверждал: «…отправил… письмо в понедельник 25 января». Более того, князь составил дуэльный сборник и поместил в нем пушкинское письмо Геккерну без даты. Князь отправил этот сборник в Рим великому князю Михаилу Павловичу, брату царя. В письме, содержащем наиболее развернутую версию дуэльной истории, говорилось: «25 января он послал письмо Геккерну-отцу».
4.»Вяземский вел систематическую осаду самых великолепных светских красавиц, и Н. Н. Пушкина оказалась в их числе. «Пушкин не любил Вяземского, — вспоминали супруги Нащокины, — не выражал того явно, он видел в нем человека безнравственного, ему досадно было, что тот волочился за его женой…». …Несколько лет спустя после смерти
Пушкина Вяземский писал Наталии Николаевне: «Вы мое солнце, мой воздух, моя музыка, моя поэзия» или «Могу сказать только два слова, нет, три: я обожаю! нет, четыре: я вас обожаю по-прежнему». Но «солнце», «воздух», «музыка» и «поэзия» отвечала прозаично, во всяком случае совсем не так, как хотелось князю…»
+++
И это ещё не всё в отношении «ближайшего друга» Вяземского П.А. Я тоже имею что добавить к картине маслом, нарисованной многоуважаемым Сафоновым М.М. Об этом далее.
ПС
Действительно, от таких друзей спаси нас, Боже!
…Друг оказался вдруг… (из песни В.С.Высоцкого)
Громом среди профессионально-непомнящего неба смотрится в теме очередной само собой «дилетант в пушкиноведении» М.М.Сафонов со своим (вот почему-то вопросительным!) недавним опусом «Кровь Пушкина и на семействе Вяземских?» (Петербургский исторический журнал № 3 (2019)). Этот историк распедалил Гнидопедру Андреевну в пух, пёрышка не оставив от этого Вяземского петушка. Он показал, что Вяземская компашка мало того, что врёт по теме дуэли Пушкина в своих письмах-записках-рассказках чуть ли не на каждом шагу, но и отметилась чем ещё похлеще.
[Не только эта статья М.М.Сафонова настоятельно рекомендуется к прочтению! ПРЕБОЛЬШОЕ СПАСИБО ему и за "Существует ли тайна Жоржа Дантеса?" (Петербургский исторический журнал № 1 (2015))]
Походу заметим, что ещё имеется персона, недалёкая, впрочем, от вацур-витринного «пушкиноведческого» официоза, для которой Вяземский ПедрА не есть свет в пушкинском окошке. Это вообще-то не то чтобы дотёпистый К.Лапин с книгой «Был ли у Пушкина свой Сальери? Пушкин. Неслучайность всего«. Сей то ли vir, то ли femina, то ли Кирилл, то ли Анна таки выступает с любопытными вопросами: «…кем в разные периоды жизни был для Пушкина князь Пётр Андреевич Вяземский: поэтом-соперником? «ближайшим» другом? недоброжелателем, влюблённым в жену Поэта? При этом автор задаётся вопросом, не оказался ли князь в конце жизни Пушкина в роли его Сальери...»
Однако ввиду того, что К.Лапин лажается в теме авторства «Диплома», то по причине, заявленной в начале цикла «Пушкин. Диплом рогоносца» ранее, лишь указанием на существование сей персоны и обойдёмся – маловероятные крупицы в тоннах заведомой туфты пусть ковыряют профессиональные тупорылки.
То ли дело инфа от Сафонова!
Вот некоторые цитаты из его 27-страничной статьи:
«Общее в этих взаимоисключающих рассказах супругов лишь то, что Вяземский ничего не знал о предстоящем поединке. Почему же князь оказался в неведении, и муж и жена рассказывали по-разному, но оба лгали?»
«Читая этот диалог, всецело выдуманный княгиней Верой, нельзя не заметить, что он сочинен так, что у читателя не должно остаться ни малейших сомнений в том, что Пушкин не только написал свое роковое письмо Геккерну, прежде чем прийти к Вяземским, но и отправил его до того, как появился в их салоне».
«Между тем сознательная ложь Веры Федоровны — очень существенный факт. От пушкинистов укрылся важнейший эпизод дуэльной истории: Пушкин написал письмо Геккерну после проведенного у Вяземских вечера, т. е. либо в ночь с 25 на 26 января, либо в первой половине следующего дня. Именно это существеннейшее обстоятельство и хотела утаить Вяземская в первые дни после дуэли. Она всем рассказывала, что Пушкин, прежде чем прийти к ним в салон, уже отправил свое письмо. …Но это была тщательно продуманная ложь княгини».
[В теме даты письма Сергеича Геккерну от Сафонова досталось и знаменитой мадаме Абрамович С.Л.: "...отправленное вечером 25 января письмо пришло бы в дом нидерландского посланника в 9 часов утра или в начале десятого, так как городскую почту начинали разносить в 8 часов. Но письмо пришло тогда, когда Геккерны собирались на обед. С. Л. Абрамович предусмотрительно опустила указание на предобеденное время. В противном случае рушилась реконструированная исследовательницей картина преддуэльных дней и часов". ]
«Вяземский сознательно передергивал. Часть письма Михаилу Павловичу была написана рукой Веры Федоровны1. На ее же письме в Москву с описанием вечера 25 января есть пометки мужа. Супруги старались не покладая рук. Как видим, не зря. 180 лет мы верили им. Что же хотели скрыть Вяземские? Видимо, вечером 25 января в их доме на Моховой разыгрался инцидент, который и послужил толчком к тому, что Пушкин написал Геккерну оскорбительное письмо. Вяземские хотели во что бы то ни стало утаить не только то, что им было известно, каков был этот инцидент, но и то, что он разыгрывался в их салоне. Становится понятным, почему они всячески затемняли события того вечера. Рассказы князя и княгини на этот счет путаны и противоречивы, сознательно смешиваются события двух вечеров: 25 и 26 января. Лейтмотив этих рассказов: не могли ничего сделать. Не могли или не хотели?
Упорство и почти нечеловеческая энергия, с которыми Вяземские делали всё, чтобы скрыть свою собственную роль в тех трагических событиях, не только настораживает. Невольно закрадывается подозрение в том, что она не так уж и мала. Но что это было, равнодушие или обыкновенная халатность? Или же нечто совсем иное?»
«Бартенев записал буквально следующее: «Свадьбу сыграли <…> Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла. После этого государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав ему знать наперед. Так как сношения Пушкина с государем происходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное свое письмо на имя графа Бенкендорфа, собственно, назначенное для государя. Но письма этого Пушкин не решился послать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался» Здесь что ни слово, то намеренная, тщательно продуманная ложь«.
«Ведь это еще одна ложь легенды, созданной Вяземским, что Пушкин во что бы то ни стало искал кровавой развязки«.
+++
Читая эти мысли Сафонова в сопоставлении с утверждениями мадам Абрамович «... письма Вяземского были важнейшим (чуть ли не единственным!) источником, из которого можно было почерпнуть сведения о дуэли Пушкина; для потомков они оказались ценнейшими историческими документами. Ни один исследователь, который обращается к изучению последних месяцев жизни поэта, не может обойтись без свидетельств Вяземского«, невольно вспоминаешь «Домик» Сергеича:
И там себе мы возимся в грязи,
Торгуемся, бранимся так, что любо,
Кто в одиночку, кто с другим в связи,
Кто просто врёт, кто врёт сугубо.
Официально-витринная (она же типа профессиональная) пушкинистика куда только князя Педру ни целует:
«… Для современников письма Вяземского были важнейшим (чуть ли не единственным!) источником, из которого можно было почерпнуть сведения о дуэли Пушкина; для потомков они оказались ценнейшими историческими документами. Ни один исследователь, который обращается к изучению последних месяцев жизни поэта, не может обойтись без свидетельств Вяземского. Многие фрагменты из этих писем получили широкое распространение. Они присутствуют в любом рассказе о дуэли и звучат как слова очевидца и близкого человека, взывая к нашим чувствам и убеждая своей непреложной убежденностью. Написанные как бы на одном дыхании, письма Вяземского о Пушкине бесспорно являются шедеврами эпистолярного искусства«.
Это вещует некая мадам Абрамович Стелла. Дифирамбов в её адрес тоже попадается изрядно. Вот, для примера, утверждения некоего Голлера Б. из «Лермонтов и Пушкин. Две дуэли»:
«»
[1]С.Л. Абрамович, к примеру (я ее знал), была очень талантливая женщина, прирожденный исследователь…
[2]С. Л. Абрамович была уже известна к тому времени как автор ряда серьезных статей об истории пушкинской дуэли, и знаменитая книга ее «Пушкин в 1836 году», думаю, тогда готовилась ею к печати. Шла осень 1982-го, а книга (первым изданием) вышла в 1984 году. По выходе она невольно затмила собой знаменитую монографию П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина».
[3]Очерк С. Л. Абрамович 1989 года, посвященный письмам Вяземского о гибели Пушкина с исчерпывающей полнотой отражает само движение его писем… «…Вяземскому между 5 и 9 февраля сделались известны какие-то обстоятельства, которые изменили его взгляд на пушкинскую историю“. Само указание на этот факт является открытием , – пишет Абрамович, – это означает, что даже самые близкие друзья Пушкина не знали вплоть до февраля 1837 г. о каких-то важных обстоятельствах, касающихся преддуэльной истории».«»
+++
Что ж, каждому в этом мире – своё. Голлеру – прирождённые исследовательские качества знаменитой мадам, а мне – её заявление о том, что Вяземский – близкий человек и самый близкий друг Пушкина, демонстрирующее вацуро-непомнящее качество её инфо-продукта.
А после великолепного сообщения от сего Голлера («В великолепной книге Стеллы Абрамович о дуэли Пушкина есть два крупных упущения. Они касаются содержания, а верней сказать, направленности анонимных писем.1. Автор вовсе отрицает намек «по царской линии» в тексте пасквиля…«) что бы сия мадам как бы якобы профессионально ни писала на пушкинские темы, значения для истины это не имеет.
ПС
В отношении «дружеского расположения» Вяземского к Сергеичу мне лично достаточно того факта, что эта Гнидопедра Андреевна распечатала конверт, адресованный Пушкину, что бы там она в своё оправдание ни гундела!
В завершение темы повторим пользы дела для уже упомянутую цитату из жандармского рапорта от 1837 г. (дословно называется сия ежегодно составлявшаяся цидуля витиевато: «Обозрение расположения умов и некоторых частей государственного управления в 1837 году«) «Пушкин соединял в себе два отдельные существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями Государя он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
Дополнительная к констатации пушкинского непокорства («до самого конца жизни не изменился в своих правилах») польза повторения тут в том, что из «в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных» следует, что тогдашняя гэбуха пронюхала чтось о существовании «методы от Сергеича» и знала о некоем, хоть, возможно, и куцем примере её использования.
Понятно, что жандармы или сами дотумкали, о чём на самом деле вещуется Сергеичем, допустим, во «Царе Салтане», или кто-то им помог, навёл. И тем самым предал! [Хотя есть и третий вариант, что у бенкендорфщиков просто был информатор, которому Пушкин доверял и поверял свои мысли по теме.]
Первое, впрочем, очень и очень маловероятно – пропустила же посмертно цензура «Медного Всадника» (хоть и правленного Жуковским), да и впоследствии «методные» творения Сергеича входили в сборники его сочинений.
А вот по второй опции – возможной наводке – есть конкретный пример! Гляньте на одну лишь фразу Вяземского из сборника воспоминаний («А. С. ПУШКИН В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ В ДВУХ ТОМАХ ТОМ ПЕРВЫЙ МОСКВА «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1985″, стр.122): «… внесёт кого-нибудь в свой «Евгений Онегин»…«.
Ведь это и есть разновидность «методы от Сергеича» (сиречь, не про Онегина на самом деле вещует Пушкин в «Онегине», а про кого-то под маской Онегина)! А это значит, что если кто и наводчик-предатель, то П.А.Вяземский – первый кандидат!
Может, сам князь Педра где во что ещё помимо «Онегина» въехал и какому-нибудь Видоку Флюгарину рассказал, а может, и «непонимаемый никем» Сергеич не утерпел и поведал какой свой секрет «старому другу», а тот донёс. Так или иначе, но именно Вяземский проговорился насчёт конкретного проявления «методы от Сергеича» [и ничего другого, хоть чего-нибудь подобного мне пока ещё нигде не попадалось!], а николаевская гэбуха оказалась в курсе «осторожности» непокорного Пушкина.
Особенно в связи с дуэлью бочка именно на этого Педру Вяземского катится давно, и причём разными персонами и по разным поводам. Конкретно же по Вяземскому кто, чего и как – будет рассмотрено отдельно.
То, что Сергеич есмь кручее [императора] («выше главою непокорной Александрийского столпа» – Александровская колонна на Дворцовой площади Питера появилась по воле Николая-1), ясно не только из «Памятника». «Из Пиндемонти» ещё есть:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова…
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
5 июля 1836
Александр Пушкин
+++
ПС
«Из Пиндемонти», равно как «Сеятель», должно знать назубок.
«Мы происходим по прямой линии от Владимира Мономаха, и по мужской, а не по женской, как Романовы — мнимые родственники наших государей, которые совсем не Романовы, а происходят от голштинцев»
+++
Сергеич был не одинок в отрицании легитимности Параши-Николаши. Зная, что этот кандидат в цари – не настоящий, супротив него открыто выступил граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов, который просто не стал присягать Коле-Раз в декабре 1825 г. !
[Потомственный дворянин Матвей Дмитриев-Мамонов не только был настоящий, но и сверх-богатый. В 1812 г. он на свои деньги снарядил целый кавалерийский полк!]
Этот граф – сын любовника Катюхи-Секунды Александра Дмитриева-Мамонова – был очень колоритный персонаж. Тут тебе и стихи, и «Орден русских рыцарей», и конституционные проекты, и крепость с собственной охранной ротой, и уникальный храм. Государственную публику, которая «ваксила царские сапоги», он не ставил ни во что. К примеру, вот его слова в адрес заметной государевой фигуры – московского генерал-губернатора Голицына:
«…как бы вы смели писать это мне, к человеку, который предшествует вам по всему на свете, кроме по табели о рангах!»
Как решила проблему не присягнувшего нелегитимному императору графа ранго-табельная Росимперия?
Не только выпустила указ считать Матвея сумасшедшим (ну как, к примеру, Чаадаева), но и изолировала его, поместив под домашний арест до конца жизни!
Именно этого рода «сумасшествие» имел в виду Сергеич, когда писал:
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
+++
ПС
Граф Матвей Дмитриев-Мамонов похоронен в Москве, в стенах Донского монастыря. Очевидно дорогущий памятник его сделан из камней трёх видов, высокий белый шпиль сразу бросается в глаза:
Рядом слева – могила отца Матвея, екатерининского фаворита Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. Судя по всему, памятник у отца был покруче, но какой именно – неизвестно. Скорее всего, ввиду шикарности камня его реквизировали большевистские «голые гады», взгромоздив взамен тумбу из коммунистического бетона.
Если вникнуть, как государство – Российская Империя – обходилось с Сергеичем, то любого, кто обзовёт его государственником, можно сразу назвать в лучшем случае мудаком.
Какую «свободную» жизнь по воле «Параши»-Николая учинило государство Пушкину-»Маврушке», можно понять не только из цитат, имеющихся , например, в ранее упомянутом опусе т-ща Вогмана и в книге «Костин А. Г. Тайна болезни и смерти Пушкина / А. Г. Костин — «Алгоритм», 2012«:
1.Битвы Параши с Маврушей в теме свободы передвижения:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
«Высочайше повелено Пушкина призвать сюда. Для сопровождения его командировать фельдъегеря. Пушкину позволяется ехать в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта».
…за поэтом сразу же после освобождения из ссылки было установлено тайное наблюдение, осуществлявшееся агентами III Отделения…
…поэт находится под постоянным надзором агентов Бенкендорфа, о чем свидетельствует следующее его донесение царю: «Пушкин автор в Москве и всюду говорит о Вашем Императорском Величестве с благодарностью и глубочайшей преданностью; за ним все-таки следят внимательно».
…В уже упомянутом письме от 30 сентября 1826 года Бенкендорф сообщал Пушкину…, что царь не только не запрещает ему посещать Петербург, но и предоставляет ему полную свободу в этом вопросе, «с тем только, чтобы предварительно испрашивали разрешения через письмо».
>>>>>>>>>>>
Но никак Параша с Маврушей не сладит – та как-нибудь, но таки подгадит:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
Не получив от царя разрешения на зачисление в действующую армию, Пушкин решает поехать на Кавказ частным образом, якобы для того, чтобы повидаться с братом, который служил в это время под началом давнего друга поэта Н. Н. Раевского-сына. Предположительно 10 марта Пушкин едет из Петербурга в Москву, где останавливается на некоторое время.
21 марта 1829 года о намерении Пушкина ехать на Кавказ становится известно Бенкендорфу через его ближайшего помощника Фон-Фока… На следующий день Бенкендорф осведомляется у петербургского генерал-губернатора П. В. Голенищева-Кутузова, направил ли он предписание кавказскому начальству установить надзор за поэтом по его прибытии на Кавказ.
…здесь и настигает его выдержанное в строгом тоне письмо Бенкендорфа от 14 октября 1829 года, в котором он требует от Пушкина объяснений по поводу самовольной поездки в «закавказские страны». Пушкин отвечает Бенкендорфу 10 ноября — сразу по прибытии в Петербург. Ему приходится оправдываться не только за поездку, но и за участие в боевых действиях. «Раз я уже был там, — пишет Пушкин, — мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию, в качестве не то солдата, не то путешественника». Завершается письмо просьбой к Бенкендорфу смягчить неудовольствие Николая I, вызванное его (Пушкина) опрометчивым поведением.
Новое неудовольствие поведением Пушкина Бенкендорф высказывает в письме от 17 марта 1830 года. Теперь он выговаривает Пушкину за несогласованный с ним «внезапный» отъезд в Москву, на что Пушкин в ответном письме от 21 марта 1830 года напоминает Бенкендорфу, что с 1827 года он «каждую зиму проводил в Москве, осень в деревне, никогда не испрашивая предварительного дозво- ления и не получая никакого замечания». >>>>>>>>>>>
2.Битвы Параши с Маврушей в теме внешнего вида:
Контроля за передвижением Параше мало – ей и Маврушкину одёжу подавай:
«В письме от 28 января 1830 года Бенкендорф сообщает ему о неудовольствии Николая I в связи с его внешним видом на приеме у французского посланника, где он был «во фраке, между тем как все прочие приглашенные в сие общество были в мундирах».
Пушкину указывается, что «в подобных собраниях» ему следует, как и «всем принадлежащим к дворянскому сословию», являться в мундире той губернии,в которой у него имеется имение или в которой он родился».
Но Маврушка гадит Параше и тут, и не раз:
«23 января 1834 года, явившись на бал в Аничков дворец и узнав, что гости во фраках, а не в мундирах, как он, Пушкин оставляет жену на балу, а сам уезжает; вечер проводит у С.В. Салтыкова. В дневнике запись: «…Гос<ударь> был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему»».
«25 января Пушкин с женой на балу у князя B.C. Трубецкого. Неожиданно и ненадолго приехал государь, он спросил Наталью Николаевну: «Из-за сапог или из-за пуговиц ваш муж не явился в последний раз?»»
>>>>>>>>>>>>>>>>>>>
3.Битвы Параши с Маврушей в теме контроля переписки:
Общеизвестны и мысли Сергеича относительно такого проявления «свободы по-имперски» как перлюстрация писем:
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
В начале мая 1834 года Пушкин узнает от Жуковского, что его письмо к жене от 20 и 22 апреля, где он непочтительно высказался о своем камер-юнкерстве, прочитано на московской почте и представлено полицией Николаю I, который был рассержен, но успокоился после объяснения Жуковского.
Действительно, в этом письме из Петербурга в Москву к своей жене, Пушкин написал, что сказался больным, чтобы не ходить с поздравлениями к наследнику в связи с его совершеннолетием: «…царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видеть». Далее его знаменитый пассаж, ранее приводимый нами: «…Видел я трех царей…», где прошелся по «третьему» царю, который, «…хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, ни променять его на четвертого не желаю».
«Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего Правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать Царю (человеку благовоспитанному и честному), и Царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть Самодержавным!» >>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>
Маврушка и тут подгадила Парашке, поёрничав в который раз:
«Жду от тебя письма об Яропольце, но будь осторожна… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность».
4.Обязательное присутствие:
В битвах с «Парашей» Сергеич постоянно манкирует (для виду под благовидными предлогами) и такой обязаловкой для придворного, как присутствие на всякоразных императорско-торжественных мероприятиях, типа дня рождения императрицы или открытия Александровской колонны.
«Парашки» бьются по-своему – в пику Пушкину в нарушение правил придворного этикета на очередной типа бал приглашается только его жена.
5. Заграница:
Отдельное внимание стоит уделить битве (увы, бесплодной) Мавруши с Парашей в теме поездки за границу:
«…если царь даст мне слободу, то я и месяца не останусь… Где ж мой поэт? в нём дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница...»
«7 января 1830 года Пушкин через Бенкендорфа вновь просит царя отпустить его в Европу (во Францию или Италию), а если такая поездка не будет одобрена, просит «соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством». ...Царь отказывает Пушкину в поездках...«
Почему отдельное? Потому что, во-первых, это как две капли воды похоже на битвы в этой теме другого гения русской словесности – Михаила Булгакова – с другой «Парашей» (Сталиным) и другой империей (Советской).
Во-вторых, Параша-Николаша почему-то не возражал супротив постоянных поездок за границу якобы одного из лепших пушкинских друзей – князя Петра Вяземского.
(К этому «старому другу» мы ещё вернёмся, впрочем.)
…Везде, во всём уж как-нибудь подгадит…
+++
Ну что ж, станцуем «Стансы».
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.
Как обтанцовываются «Стансы» в стиле непомнящей литературоведчины?
Обычно так (извлечено из преждепомянутого опуса т-ща Вогмана):
«Николай I произвел на Пушкина самое благоприятное впечатление, что через несколько месяцев вдохновило поэта на «Стансы» (22 декабря 1826 — первая редакция)…
Не только во враждебных Пушкину кругах, но даже и среди части друзей «Стансы» были восприняты как измена поэта прежним идеалам, как лесть императору».
Но чтобы объяснить якобы нескладуху «Стансов» от 22.12.1826 с последующим «Во глубине сибирских руд…» от 26.12.1826, где «братья меч вам отдадут», т-щ Вогман добавляет свои [гнилые] кульбиты в устоявшуюся вацур-непомнящую хореографию:
«На самом деле в этих стихах, обращенных непосредственно к Николаю I, разговор ведется «на равных», автор ощущает себя личностью, во всяком случае, равновеликой адресату стихотворения, обращается к царю на «ты» и даже позволяет себе давать ему советы, что будет продолжать делать и в дальнейшем.
В возможности хоть в какой-то мере влиять на царя в соответствии со своими представлениями о пользе отечеству, творить таким образом общественное добро, в частности способствовать освобождению сосланных в Сибирь декабристов, состояла теперь принципиальная позиция Пушкина.
Именно в таком ключе следует рассматривать и стихотворение «Во глубине сибирских руд…», написанное буквально через несколько дней (26 декабря 1826 года) после возникновения первой редакции «Стансов» и трактовавшееся в советское время как чрезвычайно радикальное.
На самом деле связь двух этих стихотворений не случайна.
В послании к декабристам, которое 2 января 1827 года увезет с собой А. Г. Муравьева, едущая к мужу в Сибирь, содержится «система намеков на возможное в обозримом будущем освобождение»56 по милости царя. Пушкин всерьез надеялся на такой исход.
В таком же духе следует воспринимать завершающую строку послания — «И братья меч вам отдадут» — как «возвращение дворянского достоинства, полное восстановление в правах»…57
Но возвратимся к «Стансам» — они явились несколько отсроченным результатом того впечатления, которое произвел на Пушкина Николай I во время встречи в Чудовом монастыре 8 сентября 1826 года, когда поэт был очарован великодушием и простотой поведения монарха…»
Но где же тут -»Именно в таком ключе следует рассматривать» и прочем выделенном – объективность/документальность, а, мусью Вогман? На самом деле это не объективность, а мозготрах «таким ключом» по черепу, не так ли?
Очередной тупица этот Вогман, ну его. Не доступна ему мысль Сергеича! Вот и приходится ему «отсрачивать результат», изворачиваться в «станцовке», высасывая из пальца эти антраша типа «состояла теперь принципиальная позиция Пушкина«, «поэт был очарован» и прочее «Пушкин всерьез надеялся на такой исход» и «В таком же духе следует воспринимать«.
На самом деле «Стансы» – это мощный удар по имперской России. А именно по нелегитимности российских императоров, что того, что этого.
(Рисунок Нади Рушевой)
В «Стансах» Пушкиным открыто заявляется, что Петя-раз был на троне работник, а не хозяин, сиречь тот царь-то был ненастоящий!
А указанием на во-всём-подобие Николая-1 с пращуром то же самое Сергеичем заявляется и в отношении Николая Первого! И этот царь – тоже не настоящий!
А вогманы с компанией пусть танцуют вацур-непомнящий рок-н-ролл хоть до седьмого пота. Не возбраняется.
+++
И «Стансы» сгодятся в копилочку Сергеича как историографа, не так ли?
Вот вам для плезиру свежайший образчик этой непомнящей вацурщины от некоего мсье Вогмана:
Учреждение Российской Академии наук
Институт мировой литературы имени А. М. Горького
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского фонда фундаментальных исследований
по проекту № 19-112-40003,
не подлежит продаже
В 61 Вогман В. М.
Пушкин и Николай I. Исследование и материалы. — СПб. : Нестор-История,
2019. — 260 с.
Регалий, как очевидно, у этого Вогмановского опуса от 2019 г. – девать некуда, весь титульный лист увешан. И претензий, в том числе на научность-объективность, – не меньше: «В настоящей монографии взаимоотношения Пушкина и императора Николая I рассматриваются исключительно на документальной основе«.
Оттуда же:
«Дабы не нарушить объективно-документальный [! - ИД] характер работы, воспоминания современников не используются или используются только в самых исключительныхслучаях и при условии, что сведения мемуариста получены из первых рук.
Извлечения из писем и дневников, приводимые в приложениях, снабжены необходимыми комментариями.
Авторский текст представляет собой результат нового историко-литературного исследования на заявленную тему и дает, кроме прочего, общий фон событий за весь обозначенный период времени, насколько это необходимо для пояснения публикуемых документальных материалов«.
Увы мусье Вогману В.М.! Не на псевдодокументальной основе (а все эти письма-мемуары – оне, как водится, или очередным Бенкендорфом нацарапаны, или очередной непомнящей комиссией отредактированы, очередным госцензором прочёсаны и очередной типографией на очередной МалоАрнаутской Лубянке отштампованы, и цель их одна – замолчать или скрыть истину!) надо педалить тему «Пушкин и Николай», а вникать в творения Александра Сергеевича собственным умом-разумом!
Как были в лучшем случае тупыми все эти официоз-литературоведы на гос-зарплате, что Писаревы-Белинские и прочие Брюсовы до времён исторического материализма, что непомнящие вацуры после, так и останутся навеки!
Этот нонешний конкретный литературоведческий мусья Вогман не сильно лучше:
«…возвратимся к «Стансам» — они явились несколько отсроченным результатом того впечатления, которое произвел на Пушкина Николай I во время встречи в Чудово монастыре 8 сентября 1826 года, когда поэт был очарован великодушием и простотой поведения монарха, обладавшего, по воспоминаниям современников, хорошими артистическими данными. Это «очарование» сохранялось долго, чуть ли не до 1833 года«.
«Был очарован» царской персоной чуть ли не до 1833 года, говорите? А «уж как-нибудь подгадит» Параше-Николаше в «Домике» от 1830 г. не хотите учесть? А «у нас война» и «моему озлобленному взору приятно было б пламя» оттуда же никак не в заявленную тему? А про братца-любителя русской словесности в Предисловии к «Повестям Белкина» (1830) тоже не в курсе? И ни бум-бум хотя бы про «неведому зверушку, царицей рождённую в ночь» (1828-1831), поскольку незаконнорожденный военный инженер Германн из «Пиковой дамы» и Евгений из «Медного Всадника» (1833) – не для средних умов?
[По "Стансам" мы ещё пройдёмся.]
Так что очередная туфта это «новое историко-литературное исследование» от очередного за деньги Российского фонда фундаментальных исследований литературоведа, и цена ему – две копейки.
И те надлежат лишь за чужой шерсти клок – занятную цитату из жандармского рапорта от 1837 г.: «Пушкин соединял в себе два отдельные существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями Государя он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
(Рисунок Нади Рушевой)
Вот она где – истина! В жандармском рапорте!
Листая витринную «пушкинистику», все эти «я беседовал с умнейшим человеком России» или там «мой Пушкин», споверху зришь в Николае-1 по отношению к Пушкину эдакого всепонимающего благодетеля, который отечески опекает сверхталантливого сорванца. Так на то он и официоз отполированный, госцензурой одобренный. Цель этих сидевших и сидящих на зарплатном корыте редакторов, псевдолитературоведов и прочих комиссий пушкинских – не только отредактировать творчество Сергеича, но и преобразить его царским союзником, гусарившим за волю-свободу лишь по буйству молодости.
[Отмечу здесь подлянку слова "отредактировать": должно быть "отредуктировать", сиречь уменьшить, потому что глагол "reduce", от которого "reduction", и есть "уменьшить". Поэтому отредактированный Пушкин - это обкорнанный Пушкин, Пушкин уменьшенный, по указке цензуры выхолощенный. Вам очень повезёт, если по чувствительной не i-love-you теме попадётся нередактированный пушкинский текст. То-то рукописи Пушкина лежат за семью печатями, а у всех без исключения многотомников, где якобы полное собрание сочинений, есть редактор!]
Который уж век все эти вацуры непомнящие капают малосведущему читателю на мозги «моим Пушкиным», лепят из свободолюбивого поэта горбатого, выстраивая его верноподданным россиянином, почтительным государственником (!), втуне поклонником интересов имперской России.
Но грамотному русу разносортные портянки этих лепил без надобности – достаточно вникнуть в слова родного языка:
[Товарищам 1817]
(Рисунок Нади Рушевой)
Лишь я, судьбе во всем послушный,
Счастливой лени верный сын,
Душой беспечный, равнодушный,
Я тихо задремал один…
Равны мне писари, уланы,
Равны законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора.
[из письма к Вяземскому от 27.05.1826]
Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я и месяца не останусь…
Где ж мой поэт? в нём дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница…
[Из приписываемого Пушкину]
Друзья, не лучше ли на место фонаря,
Который тёмен, тускл, чуть светит в непогоды -
Повесить нам царя?
Тогда бы стал светить луч пламенный свободы.
Закрыть тему «Пушкин и Александр Первый» можно было бы просто перечислением пушкинских эпиграмм на Благословенного. Тут тебе и «Ты и я», и ноэль про «кочующего деспота», и кое-что покруче (и посему безадресное) типа «Мы добрых граждан позабавим…».
А в качестве финала вполне подошло бы начало 10-й главы «Евгения Онегина»:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Другое дело, что из всех этих санкционированных Александром-1 после-»Вольность»ных перипетий Сергеич усвоил чёткий жизненный урок:
Вот перешед чрез мост Кокушкин,
Опершись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосье Онегиным стоит.
Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой.
и после «Гавриилиадных» разборок с Николаем перешёл в щекотливых темах к словесной криптографии, местами закоптив и Эзопов язык:
Когда смотрюсь я в зеркала,
То вижу, кажется, Эзопа…
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
XXIV
Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принес на стол … Опять, зачем Эзопа
Я вплел с его вареным языком
В мои стихи? Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!
И придумал даже чего похлеще – «Пиковую Даму»! Эта повесть останется вечно-звонким щелчком свободного творчества твердолобому цензорству.
Комментарии